ты, выходит, смеёшься? – Лариса смотрела на него взглядом, в котором время их разговора растягивалось до бесконечно ответственной величины, – она заглядывала в будущее. Так и есть, спросила: – И надолго так?
– Единственно возможный способ существования тут, – ответил он и подумал: «Ну да, зелёное платье – это серьёзно, это строго, это – как навсегда».
– Значит, жизнь тебя еще не коснулась.
Будущее стояло в глазах у Ларисы, будущее с зелёным оттенком, навсегда, – оно и выносило вердикты.
– А тебя коснулась? – спросил Гостев. – Тогда ты объясни мне, что это за прикосновения такие, что вся жизнь должна меняться? Я, например, вот не знаю, что тут вообще может быть серьезным.
Она убрала руки под стол – слова Гостева были холодными; но ему-то как жарко было, напрасно он так тепло оделся: под байковой рубашкой еще и майка. Он чувствовал под мышками тёмные круги, весенние разводы; очень жарко, хотя апрель всё-таки, не лето, по утрам пока прохладно, лето ещё будет, а под мышками у него тропики, там всегда лето, там очень серьёзное положение. Кто-то так уже сидел, изнемогая от жары (Гостев видел тусклый от мути, пустой графин на столе Ларисы; кажется, даже трещину он разглядел на ребристом стекле) и от вопросов, вот он рядом с ним, за ним – с такими же вынужденными кругами: лейтенант Эдвард Гордон, Индия, лагерь под Мадрасом, разорванный ворот, связанные руки; одна из случайно выхваченных страниц романа, по которому Гостев рыскал в поисках интересных мест, способных его увлечь, он тогда прочитал всю сцену и запомнил её; «Заскорузлое молчание» – называлась глава.
– Ладно, – сказала Лариса. (Гостев хотел пожать Эдварду руку.) Её голос звучал как из-за преграды – может быть из-за того, что она была значительно ниже его ростом, хотя сейчас, когда оба сидели, можно было говорить, что они на одном уровне. Может быть, преграда в нём самом, в Гостеве?
– Хорошо, – сказала она. Поднялась с места, и Гостев почувствовал (Эдварда уводили два рослых стражника), что преграда существует, рост тут ни при чём, а вот спинки у стула действительно нет, очень она была зыбкая и самоуверенная, – ему снова предлагают пересесть на табурет.
– Тогда назови что-нибудь, что является для тебя серьёзным.
Неужели идёт спор? О чем у них разговор? Мостик, вспомнил Гостев, теперь они вдвоём на пустынном берегу, пыльном берегу, усеянном папками, плакатами: «Не заплывайте далеко. Не купайтесь в незнакомом месте». Уже заплыли. Место незнакомое – слова серьёзные, зелёные.
– Хоть что-нибудь… – повторил Гостев и выпустил темное, неопознанное, самому до конца непонятное: – Смерть близкого человека.
«Справится?»
– Ещё.
– Этого недостаточно для того, чтобы быть серьёзным?
Может быть, он показался ей недостаточно зелёным. Она помолчала. И снова:
– А смерть незнакомого человека?
– Ну-у, – тут он улыбнулся, это его даже развеселило. – Положа руку на сердце – мимо же проходим… Ожидаем, когда закончится ритуал, потому что себя же до конца закапывать не хочется. Ну присыпал