всю жизнь (не считая гимназических лет) провел здесь. Однако, если Ксения выйдет за Гуравицкого, прежнему его существованию придет конец. Он просто не вынесет их счастья. Даже видеть, как переглядываются за столом (Шелагуров сел рядом с Ксенией, а Мэри с Гуравицким устроились напротив), было выше его сил. Наняться управляющим к кому-то из соседей? Почему нет? И Устинский, и Беклемешева охотно его возьмут на службу. Но тогда неизбежных столкновений с Ксенией не избежать. А не съездить ли ему сперва в Петербург, не навестить ли замужнюю сестру? Он мог бы отдохнуть там пару месяцев, успокоиться, а потом с новыми силами начать поиск места.
– Еще грибков? – склонился к Мэри лакей Фимка.
Та кивнула. Однако, когда нацепила на вилку очередной груздь, к ужасу своему сообразила, что, кроме грибов и малосольных огурцов, ничего сегодня не ела. Почему? Никогда ведь соленое не жаловала. Неужели знахаркино снадобье подействовало? У Мэри задергалось веко. Она стала судорожно вспоминать, когда в последний раз приходили истечения. Кажется, в день происхождения Честных Древ[6]. То бишь две недели назад. Но почему были столь скудными? Всегда как из ведра льет, а тут лишь помазало. И продолжались не три дня, а всего один. Неужто то были не истечения? Неужели она беременна? Вот и объяснение тошноте, что мучила ее по утрам, зря она грешила на простоквашу.
Господи, что ей делать?
Когда заканчивали десерт, Шелагуров подозвал Фимку:
– Пускай карету заложат.
– Ты уезжаешь? – удивилась Ксения.
– Так надо, – не стал пускаться в объяснения Александр Алексеевич, выразительно посмотрев на супругу: мол, пора твоему кузену и честь знать.
Мэри шепнула Гуравицкому:
– Карета для тебя.
Литератор наступил под столом на ногу Беклемешевой, как они с ней условились.
– Дамы и господа, – произнесла торжественно помещица. – Сегодня у нас два радостных, два необыкновенных события. Именины дорогой Конкордии и приезд юного петербургского дарования. Мы уже слышали, как господин Гуравицкий одарен вокально. Однако он еще и пописывает. Давайте попросим его прочесть что-нибудь из новенького.
На этих словах Беклемешева захлопала в ладоши. Собравшиеся ее поддержали. Гуравицкий, изобразив смущение, встал:
– Это огромная честь для меня. Я с превеликим удовольствием…
Шелагуров налился кровью. Ах так? На кривой кобыле вздумали объехать? Гневно взглянул на Мэри, но та лишь пожала плечами: я тут при чем?
Ксения встала следом за Гуравицким:
– Тогда давайте перейдем в гостиную. Я прикажу подать туда оршад и коньяк.
Гости дружно поднялись. Через минуту за столом остался один Шелагуров. Что ему делать? Ксения не скрывает, что влюблена в заезжего прощелыгу. Раскрыть ей глаза если и удастся, то далеко не сразу: слишком уж своенравна сестра, слишком наивна и глупа. Как же ее спасти от этого мерзавца? Как спасти себя?
Будь проклят Гуравицкий. Откуда он взялся? Никогда о нем не слышал… хотя нет, слышал. Да такое! Господи, как же он сразу не вспомнил? Надо срочно сыскать то письмо. Скорее