кассеты, в воскресенье она их добудет – в понедельник можно выслать. Я сказала: это поздно.
Тогда мы решили пойти и купить их. Пошли и купили. Сходили в музкабинет и намотала она мне их.
Пошла на почту: без ящика не принимают, а где я ящик найду. Пока ищу или домой пойду – и почта закроется. Пошла в универмаг, купила чемоданчик, переложила их туда и вот сейчас отправляю тебе.
Быстрота, глазомер, натиск.
Люди все хорошие и эта Аня тоже. Мы с ней пока путались по городу, все разговаривали. Так что чемодан не выбрасывай. Это будет мой.
Ну, я устала, как собака, пойду домой (пишу на почте) и очень мало сегодня сделала – одну песню спечатала.
Будь здоров. Пиши. Мама»[66].
19 июля 1963 года, когда пришла вторая телеграмма от Балашова с просьбой выслать кассеты, Анна Николаевна уже получила и его письмо, отправленное 12 июля из Усть-Цильмы.
«Дорогой Дюк, телеграмму вчера от тебя получила, вернее вечером поздно позавчера и вчера утром тебе отправила. Даты посылки авиапочтой 12-го № 966/1.
Дело в том, что отсюда самолеты не ходят туда в Сыктывкар, пошла посылка, наверное, на Архангельск, а из Архангельска в Сыктывкар, а уж оттуда в Усть-Цильму. Сегодня 19-е. Уж, наверное, получил…
Ты там ни с кем не ссорься – не стоит. И ни с дамами, ни с какими тоже. Невежливо с дамами ссориться…
За эту зарплату сэкономила 40 р. Сегодня пойду получать вторую.
Половину песен перепечатала, отбирая»[67].
Просьба не ссориться с дамами – совет сыну, в ответ на жалобу, что режиссер Чубакова его невзлюбила. Совет, надо сказать, весьма разумный, а заодно – невежливо с дамами ссориться! – и весьма дипломатичный.
«Здравствуй мама, – пишет Дмитрий Михайлович матери 18 июля. – Едем на лодке в дер. Бор. Кассеты еще не пришли, я в меланхолии. Влюбляюсь в каких-то девочек просто из потребности влюбляться. Никогда больше не буду связываться с кино. А Юра собирает себе рукописи и в ус не дует.
Все как-то не так. Комическая авиапочта быстрее, чем за две недели ничего не возит.
Ты перепечатываешь просто или производишь правку некую?
Вопрос глупый и риторический, больше писем я не получу…
Галя меня любит, а я втюрился в одну местную только ради того, что у нее славянское лицо и оделась она в парчовый сарафан, взятый у соседей. Конечно, мои старания познакомиться с ней успехом не увенчались, да и, честно говоря, никаких особых стараний я не прилагал.
Почему Галя не купчиха (с виду)… Она сама об этом жалела. Я ведь ей все говорил самым подлым образом»[68].
«Дорогой Дюк, получила твою посылку и кассеты, – писала Анна Николаевна сыну 27 июля 1963 года. – И ложки, и туеса – все в отменном порядке. У нас жарко. Даже очень. Только вечером прохлада вступает в свои права. Гриша скоро уж уедет из своего пыльного Волхова и приедет в Ленинград. Там дождется Станислава Голубцова и потом с ним вместе приедет сюда.
У нас гостят Малышевы и мы часто куда-нибудь ездим. Были в Кижах, были в Кондопоге, там очень хорошая церковь,