озарила гостиную, ибо настроение было прекрасное.
Присев к столу, плеснул коньячку и себе – так, за компанию.
– Вообрази, Лёня! – воодушевленно вещал Петровский, – Намедни сели в покер играть. Игра такая новая, североамериканская. Я, Оболенский, Назаров – ну, ты их знаешь, – и какой-то прыщ, паж, по фамилии Малевич. Он из Петербурга приехал недавно, служит сейчас у генерал-губернатора. Натурально, играем. Мне прёт карта! Через час уже во-от такая куча денежков передо мною (капитан показал руками, какая)! Очередная сдача (кстати, сам сдавал!), смотрю свою руку – батюшки-светы! Четыре короля! Назаров спасовал, Оболенский покраснел весь, двигает пятьсот, Малевич поднимает на тысячу, а у самого пенснэ запотело. Понятно, что у них тоже карта пришла! Я отвечаю и поднимаю на две! Оболенский карты бросил. Малевич отвечает две и поднимает на пять! Я – отвечаю, но поднять уже не могу, нечем. Малевич – дальше пять. Я говорю: открываюсь! А он: а пять тыщ? Я: а в долг! Паж согласился. Я свои четыре короля на сукно. Он свои карты положил – и у меня аж в глазах потемнело: четыре туза! И это я, своею собственной рукой, так сдал!
Петровский выпил ещё коньяку, рыгнул.
– Выручай, брат! Одолжи денежков! А я, как из имения пришлют, месяца через два, сразу отдам!
Обычная, в общем история.
– Рад бы, да не могу. Не при деньгах я нынче, Вася! – развел руками Леонард, – Через неделю перевод должен прийти, тогда – милости просим!
– Куда ж ты их дел? – искренне удивился капитан, – Актрисок не содержишь, рысаков не покупаешь, не играешь, балы не задаешь…
– Да вот, так получилось… – промямлил поручик. Ему было очень стыдно, что нет возможности помочь старому товарищу.
Петровский вздохнул.
– Ну, через неделю, так через неделю. А пока придется опять родовое гнездо заложить.
Особнячок его, один из немногих, уцелевших на Москве после пожара, стоял у Покровских Ворот. Закладывал его капитан уже четырежды.
Посидели, поболтали о пустяках. Данила принес из ресторации ужин, ибо от коньяку разыгрался аппетит.
– Слыхал я, что ты мадам фон Брауде очаровался, – вытирая усы салфеткой, констатировал капитан, – Видели тебя на Тверской с букетом, под дождем, да!
Леонард не ответил, но нахмурился.
– Смотри, Лёня, будь осторожен! – вдруг тихо и серьёзно посоветовал Петровский, – На минное поле вступаешь.
Леонард сжал кулаки так, что согнул вилку и не заметил этого.
– Вай! Сейчас зарэжэт! – заслонился крышкой супницы капитан в притворном испуге.
– Не надо о Ванде Леопольдовне, ладно? – проговорил влюбленный, остывая.
– Как скажешь, Лёня, – пожал плечами старший товарищ.
Вскоре он ушел, а Леонард улегся спать. Сон не шел. Слишком много случилось в этот вечер. Взбудоражило душу. Вынул мундштук, полюбовался, поцеловал: его касались её руки! Вспомнил, как пахла кожа на запястье – цветами. Это духи… духи такие…