палаты и часто спрашивали, что у нас будет на ужин. Санитарки плакали и кормили их тем, что принесли для себя на суточное дежурство. Они же переплетали девочке лохматые косички, которые отец не научился заплетать.
Потом стали приходить реже. Ольга плакала и молчала. Муж звонил не часто.
Недели через две он привел детей снова. У девочки были красивые бантики, мальчик – в свежевыглаженной рубашечке. Есть они больше не хотели. И картинок с собой не принесли. Постояли у Ольгиной кровати и сказали, что сегодня идут в зоопарк.
Проводив их до лифта, я вернулась в отделение. Санитарка смотрела в окно.
– Поглядите, доктор!
Я подошла и увидела у ворот больницы молодую женщину.
Выйдя из дверей, дети бросились к ней, каждый взял ее за руку. Припрыгивая, они пошли дальше.
Мы помолчали.
А потом пошли в палату, где громко плакала Ольга.
Опоздал…
May 2nd, 2006 at 9:08 AM
На таких, как Раиса, держится мир.
Она долго не хотела ложиться в хоспис, потому что внуку нужно было идти в школу. И хотя до начала учебы оставалось еще почти полгода, она объясняла, что подготовительные курсы – это важно, и занятия в танцевальной школе, и в художественной – все это пригодится в будущем. Наверное, она чувствовала, что не доживет до первого сентября, и старалась успеть дать мальчику как можно больше.
Я спросила, где мать ребенка.
– В Москву подалась. Бестолковая… А я что? Я – бабушка.
– Давно уехала?
– А как родила. Из роддома принесла и усвистала. Жалко мне ее.
Шесть лет назад невестка оставила новорожденного мальчика и уехала на заработки. Раз в год, на день рождения мальчика – Гришки, – присылала открытки.
Квартира была очень чистой и очень бедной. Ничего лишнего.
Осматривая Раису, я поразилась тому, что спит она в кухне на старом продавленном диване. В бывшую ее спальню переселили Гришку, которому оборудовали маленькую парту и повесили книжные полки. Он называл ее мамой. О своей родной матери за полной ненадобностью и не спрашивал. Отец Гришки, Раисин сын, работал плотником на каком-то заводе, и я его видела один только раз.
Гришка же с интересом смотрел, когда мы приходили к Раисе, и спрашивал, отчего это у бабушки-мамы в животе дырки с мешочками.
У нее были сильные боли, но догадаться о них можно было лишь по побелевшему лицу и стиснутым губам. Ни звука, ни стона. Только жалобы на усталость.
Потом стало невмоготу, Раиса ослабла, и мы перевели ее из дома в отделение.
Там же я познакомилась с ее мужем – Николаем. Он с Гришкой приходил каждый вечер. Гриша был таким же, как Раиса. Тихим и очень послушным. Не кричал и не бегал, если выходил из палаты, то прижимаясь к Раисе.
А муж Николай все время молчал. За месяц он один раз спросил меня: «Ну как она?»
Я просто посмотрела на него, потому что ответить было, в общем-то, нечего.
А она менялась – и так будучи очень замкнутой, стала односложно отвечать на вопросы. Просила позаботиться