над сугробом. Руки в коричневых варежках разгребали снег. Ленка Сиротина и наши матери, увидев меня в сугробе, засмеялись. Они весело заливались смехом, радовались моему провалу, как птицы весне. И не спешили мне помогать. Наконец мать вытащила меня из сугроба и принялась отряхивать мою коричневую шубку от снега.
– Медвежонок вылез из берлоги, – сказала она, и все снова залились светлым, весенним, птичьим смехом.
Я решила, что никогда никому из них не расскажу про то, что планирую построить звездолет и улететь в другие, еще не известные мне измерения, чтобы найти Тасика.
Но через месяц не выдержала и проболталась об этом Ленке Сиротиной.
– А где ты возьмешь столько железа? – спросила она.
– Зачем мне много железа? – не поняла я.
– Звездолет, он должен быть огромным, высотой с дом.
– Нет. Мой звездолет будет маленьким. Ты его даже не увидишь.
– Ты дурочка.
– Почему?
– Потому что младше меня и вообще ничего не понимаешь в звездолетах.
– Может быть, но все-таки мой будет маленьким.
Я не стала объяснять Ленке Сиротиной, что большой звездолет не сможет протиснуться в узкие туннели между измерениями. Он должен быть мал, как невидимая глазу частица. Я не хотела объяснять этого никому – это была тайна. Когда-то ее знал кот Тасик. Теперь тайна была только моей.
Сумасшедшая Шура
После смерти деда мы с бабулей Мартулей навещали его сумасшедшую сестру – старуху Шуру. Она была не такой, как все, а интересной. Диагноз «шизофрения» ей поставили в те древние времена, когда вместо меня на планете жили динозавры и Гагарин.
Перед тем, как идти к Шуре – а жила она в коммуналке, в Овраге подпольщиков, – бабуля Мартуля наставляла меня: «Она будет тебе торт предлагать, но ты его не ешь. У ней по этому торту уже несколько лет тараканы ползают».
Мы шли к трамвайной остановке по весенним лужам. Откуда бабуля знала, что старуха будет предлагать мне торт, по которому ползали тараканы? – размышляла я. И приходила к выводу, что бабуля, раз ей известно все и про всех, – самый знающий человек на свете. А значит, ее нужно слушаться. Иногда я забывала слушаться – и ничего страшного не происходило. Но, была уверена я, не происходило только по чистой случайности.
В коммуналке в Овраге подпольщиков, кроме старухи Шуры, жила большая, как мамонт, соседка. Она впускала нас и кивала на дверь в комнату:
– Там ваше горе луковое, заперлась и третий день не выходит.
Бабуля Мартуля долго стучала в запертую дверь и звала сумасшедшую старуху. «Шура, открой! – просила она. – Открой Шура, ты живая? Это мы!».
Наконец защелка отодвигалась, и из-за приоткрытой двери выглядывало испуганное лицо сумасшедшей Шуры.
Шура, в очередной раз выпущенная из психбольницы, сидела на койке, среди узлов с барахлом. На ней было полосатое платье, похожее на пижаму