А вот пирожок едок держал в вытянутой руке – он показывал его посетителям заведения.
Так вот, значит, как выглядел притон, в который шлялся отец после получки. И хотя люди здесь тихо жевали свои пирожки, а продавщица мирно читала газету, я понимала, что притон – это опасное место.
– Я куплю стаканчик пива? – наконец спросил отец и кивнул на пивной киоск через дорогу.
– Нет.
Отец помолчал, беспокойно почесал голову и через минуту добавил:
– С одного стаканчика не опьянею. Ты не бойся. Куплю?
– Нет. Идем домой, – я взяла отца за руку и потянула за собой.
– Дом в другой стороне.
Это меня изумило еще больше – оказывается, чтобы попасть домой, недостаточно было просто идти прямо, как шли, нужно было еще угадать правильное направление. Я растерялась: пространство искривляется, что ли?
Отец отвел меня домой, где бабуля с матерью, как выяснилось, потеряли меня и места себе не находили. Я подождала, пока они отчитают отца, а потом с гордостью сказала матери:
– Я не разрешила ему пить пиво!
– Молодец, – не проявив радости, ответила она.
Вечером отец все же ушел из дома и не появлялся три дня.
Мое происхождение
Однажды мать решила записать на бобинный магнитофон, как я рассказываю сказку про зайца в лубяной избушке и лису в ледяной.
– Ну вот… и заяц заплакал… – старательно произносила я.
– На каждом шагу у тебя «ну вот»! – сделала замечание мать. – Заново рассказывай, дед Мазай.
Мне хотелось исправиться, но предательское «ну вот» снова и снова срывалось с губ. Наконец мать махнула рукой: ну тебя, говори, как умеешь. И я, с осознанием, что безнадежна, досказала историю лисы, зайца и их избушек. Мое «ну вот» осталось в вечности, представителем которой на земле стал бобинный магнитофон «Соната-303».
Я хотела исправиться, чтобы мать была довольна мной. Возможно, мне следовало узнать тайну моего происхождения, чтобы понять, в чем моя ошибка. Может быть, я не человек – и именно это не нравится матери.
Мне представился случай выяснить это.
В конце апреля у отца сильно заболел живот – он лежал на тахте в Маленькой комнате и корчился, как червяк, которого бросили в кипяток. Мне было страшно за него, потому что червяки в кипятке долго не живут. Приехали люди в белых халатах и забрали отца в больницу, чтобы отрезать ему маленький придаток слепой кишки. Не зря мать сказала когда-то, что у него кишка тонка. Эта тяжелая болезнь теперь требовала неимоверных жертв от отца: он будет терпеть, пока люди в белых халатах отрезают ему воспалившийся придаток. Я надеялась, что после этого кишки у отца станут толще.
Когда его увезли в больницу, мать позволила мне спать с ней – на тахте в Маленькой комнате. Я перекочевала с бабулиной перины на постель моих родителей. Их тахта оказалась мягкой и не опасной, в отличие от «тридцатьчетверки» за шкафом в Большой