и вступал в споры. Но только не с дедом Николаем. Дед был молчалив и строг. И если вдруг дед что-то говорил, его слово было законом. Спорил отец только с бабулей Мартулей. И только когда никто не слышал.
– Лень, зачем ты куришь в туалете? – делала ему замечание бабуля Мартуля. – Вон дед всегда на лестницу ходит.
– Да мне какое дело, куда он ходит!
– Что это ты разговорился? Чем тебе не угодили?
– А еще он каждый вечер суп ест. Из моей получки, между прочим.
– Мы, по-твоему, получку в дом не приносим? Объест он тебя, что ли?
– Вы в наши дела не вмешивайтесь, мы… В общем, теперь отдельно готовить будем.
– Кто ж вам запрещает?
Бабуля Мартуля и мать продолжали варить борщ в большой кастрюле, а потом переливали в две разные, чтобы мой отец Леонид жил с уверенностью, что ест собственный борщ, ничего общего не имеющий с борщом деда Николая.
Однажды ранней весной я попросила отца купить мне леденец. От получки у него осталось четыре рубля, и он планировал их прокутить в тот же вечер. Моя просьба его испугала. Он пробормотал что-то невнятное и засобирался. Быстро натянул куртку. Убежал.
Мы не видели его два дня. Когда он пришел, мать с бабулей тотчас накинулись на него с упреками. Отец беспомощно ухмылялся. А потом подошел ко мне и потрепал по голове. Но я отвернулась:
– Ты не купил леденец!
Не купил белочку на палочке. Темную, из пережаренного сахара. Горьковатую сласть. Почему?
Отец вдруг побежал в коридор. «Ты куда это? – крикнула ему мать. – Только попробуй смыться!». Но он не послушался. Накинул куртку – и был таков.
Вернулся отец через час. Без куртки, но с фингалом и ссадиной на скуле. Не обращая внимания на жену и тещу, с виноватой улыбкой подошел ко мне и вывернул карманы брюк. Оттуда посыпались монетки и леденцы – петушки, зайчики и белочки на палочках.
Мама и бабуля Мартуля укоризненно смотрели на все это. А я отвернулась и не взяла ни одного. И зачем я просила? Эти леденцы, жалкой горкой лежащие передо мной, стали мне неприятны, будто были закапаны кровью из ссадины на скуле отца. Отец стоял, пьяно улыбался и шмыгал носом. Деньги и леденцы – зло, почувствовала я тогда.
Весной Путейская улица превратилась в стремнину. Затопило дорогу. Под нашими окнами уазик застрял в каше из снега и грязи. Машину вытаскивали всем двором. На улице Второго Интернационала с крыши упала метровая сосулька и едва не убила женщину. Ребятня пускала щепки по весенним ручьям. А в библиотеку на Республиканской завезли полное собрание Большой советской энциклопедии.
В субботу отец выпил бутылку пива и сел смотреть телевизор. А дед Николай вдруг сказал ему: «Ну-ка, пойдем». Они закрылись в Маленькой комнате и пробыли там долго. Потом дед вышел, собрался и отправился гулять по пустырю.
Отец сидел на тахте и плакал. Я села на пол, чтобы понаблюдать за ним. Кот Тасик тоже сел