не сболтнуть чего-то не того. В изменённом состоянии сознания собственные слова и действия воспринимаются изменённо же: кажутся одним, а на самом деле – совсем другое. Думаешь, что ты всё ещё в рамках, а на самом деле давно за них вышел. Думаешь, что так и надо, так бы и поступил всегда, а на самом деле не простишь себе после.
Осторожно… По исхоженным ранее тропинкам… В десять раз осторожнее, когда сознание изменено.
Тут до Риты дошло, что уже довольно долгое время, пока она предавалась размышлениям, Бобров что-то говорил и говорил, кажется, ей.
– Bitte4, что ты сказал?
– Я говорю, – повторил тот с широкой пьяной улыбкой, – что ты за человек такой – сегодня с одним, завтра с другим… Знаешь, как такие женщины называются?
– Ich weiss5, – её просто неудержимо тянуло на немецкий. – Но ко мне это не относится.
Бобров рассмеялся:
– Конечно, нет! Мы же все знаем нашу фройляйн Риту. Кто назвал бы её…
– Знаете?! – вдруг взорвалась она. – Что вы знаете?!
Туман в голове исчез. Вещи вокруг перестали расплываться, а напротив, приобрели неестественную чёткость и яркость. Будто внезапный прилив ярости наполнил их краской.
Резкая перемена в голосе фройляйн разом оборвала остальные голоса даже через пелену алкоголя. Все глаза с испугом воззрились на неё, когда она вскочила из-за стола, надавив на него расставленными пальцами.
– Что вы про меня знаете, болваны? – выкрикнула Рита. – Думаете, так глянул – и всё, ясно? Думаете, можно понять другого так же просто, как себя? А вот нельзя, нельзя и нельзя! Не-воз-мож-но! С чего вы вообще взяли? Я – не вы, вы – не я. Ihr könnt nicht mich verstehen! Nein, ihr könnt nicht!6 – она стукнула бокалом об стол. – Könnt nicht! Könnt nicht! – снова и снова, с такой силой, что бокал чуть не раскололся.
Зенкин успокаивающе протянул к ней руки:
– Фройляйн, фройляйн, тише, тише, не бейте казённую посуду.
Рита увидела, что она делает, поставила бокал и через секунду со вздохом села на место. Она подперла голову руками и уставилась в пол.
– Я только хотела сказать, что человек – сложное существо, – продолжила она спокойным и несколько уставшим тоном. – Я имею в виду, не человек вообще, с ним всё как раз ясно, а любой конкретный человек. Вы не увидите его глазами, он не увидит вашими. Его жизнь – только его, он с ней наедине, и понять, что он есть, никто не может.
– Сомнительно, – произнёс Редисов. Рита злобно выдохнула и уставилась на него.
– Да, мне тоже так кажется, – согласился с приятелем Зенкин. – А что скажешь про Вивика? В смысле, Вивитова? По-моему, чтобы рисовать такие портреты, нужно улавливать самую суть человека.
– Не знаю, – Рита недовольно скривилась. – Меня нарисовать у него не получилось.
– Почему же? – возразил Редисов. – Очень даже получилось. Твой портрет вместо тебя ставить можно – как есть ты.
– Я там не похожа на себя, – бросила Рита небрежно, словно её это мало волновало.
Неприятность