не поняла я.
– Мы вызвали из города работника – меняли разбитое окно. Мистер Морэ, разумеется, наблюдал за процессом. Этот неуклюжий установщик – совсем молодой паренек, оступился и уронил окно. Оно и разбилось. Попало и ему, и мистеру Море – он сильно повредил обе руки, когда пытался удержать бедного парня.
История звучала до жути нелогичной – почему, например, осколки попали именно на руки? И что, их было так много, и они оставили столько шрамов, что приходилось прятать руки в перчатки? Но не это повергло меня в недоумение.
– Странно, – протянула я. – А сам мистер Морэ сказал мне, что руки он обжег.
Гувернантка замерла с поднятой чашкой, так и не донеся ее до рта. Взгляд серых глаз несколько секунд метался из стороны в сторону, затем остановился на моем лице. Я хорошо знала этот взгляд – взгляд того, кого поймали на лжи.
– Ах да, – медленно проговорила она, отчаянно пытаясь придумать, как выпутаться из ситуации. – Я совсем запамятовала. От стекла у него осталось лишь несколько шрамов, а вот ожоги… да, ожоги были серьезными.
Конечно, я могла бы выспросить у миссис Одли подробности, чтобы потом сопоставить ее рассказ с рассказом Алистера Морэ, но зачем? Я и так знала, что она врет – точнее, что врут они оба. Вот только не могла понять смысла этого вранья. И если раньше мне не было никакого дела до того, почему мистер Морэ носит дома лайковые перчатки – так, лишь сиюминутное девичье любопытство, – то теперь, после их странного поведения и упорного желания сохранить правду в тайне, я была по-настоящему заинтригована.
Стянуть у него, что ли, перчатки, пока он будет в душе, а потом посмотреть, что же не так с его руками? Подумала это и тут же покраснела: мое послушное воображение нарисовало прелюбопытную картину.
Миссис Одли, поняв, что я не стану донимать ее вопросами, заметно успокоилась и теперь с хитрым блеском в глазах поглядывала на меня – словно видела насквозь мои мысли. Я очень надеялась, что это ей не под силу.
Разговор плавно перетек в другое русло. Я осторожно расспросила про Дайану. Выяснила немногое: она уже много лет на домашнем обучении, у нее редкая болезнь – гувернантка произнесла ее название так быстро, что оно даже не отложилось в памяти, – не позволяющая ей выходить из дома. Я попыталась выяснить подробнее, но миссис Одли лишь туманно сказала про ослабленный иммунитет, склонность к инфекциям и аллергию на открытые солнечные лучи.
«Может, Дайана – вампир?» – вдруг пронеслось в голове. Я мысленно отругала себя за бесчувственность по отношению к больной девочке и решила, что, пожалуй, стоит на время отложить чтение модных книг и переключиться на что-то менее… въедливое в сознание.
Тем же днем мне удалось немного поболтать с Дайаной. Она часто заглядывала в окно, не раз расспрашивала меня об университете, о городе. Я с изумлением поняла, что она никогда не видела Реденвуд, хотя их дом был частью его самого. Каково ей, живой и энергичной девчушке, чувствовать себя вечной пленницей особняка и знать, что никогда не сможет перешагнуть его порог?
Но