верно предсказала, что Борис никогда не бросит Зинаиду, потому что «принадлежит к породе тех совестливых мужчин, которые не могут разводиться два раза». То, что его эмоциональный путь еще не завершен, было предопределено. Ему вскоре предстояло встретить Ольгу, родную душу, которая станет его Ларой – мечтой всей жизни.
IV
Провода под током
Через шесть месяцев после первой встречи в редакции «Нового мира», после того как Ольга познакомила Бориса с двумя своими детьми, стало ясно, что их любовь – неоспоримый факт. Оба были одержимы друг другом, снедаемые страстным влечением. После того как Борис познакомился с Ириной и Митей тем апрельским вечером 1947 года, его стало тянуть к Ольге сильнее прежнего. Однако положение еще больше усложняло растущее осознание той боли и мучений, которые он готовил им всем, предавая Зинаиду. «Борис безмерно страдал[163] от последствий своих романтических решений», – вспоминала Ирина.
Когда тем весенним вечером детей уложили спать, Борис просидел с Ольгой в ее крохотной спаленке до полуночи, и обоих бросало из крайности в крайность – от восторга, вызванного силой их страсти, к лихорадочному отчаянию при осознании реального положения вещей.
Борис говорил Ольге, что разрывается между чувствами к ней и своей семье в Переделкине. Что всякий раз как он возвращается к Зинаиде после прогулок с Ольгой по Москве, когда он видит «уже немолодую» жену, ждущую его, ему вспоминается Красная Шапочка, брошенная в лесу. Он просто не может выговорить слова, которые репетирует снова и снова – слова о том, что хочет покинуть ее. В тот вечер в квартире Ивинской Борис пытался освободиться от своего глубокого, эмоционального и пламенного влечения к Ольге, признаваясь в неослабном чувстве вины по отношению к Зинаиде. Он объяснял Ольге, что его безразличие к жене никак не связано с ее, Ольгиным, появлением. Он несчастливо жил с Зинаидой все предыдущие десять лет. Борис признался: в первый же год брака с Зинаидой он осознал, что совершил страшную ошибку. Самым же ошеломительным из его признаний явилось то, что любил он на самом деле не Зинаиду, а ее мужа Генриха, перед чьими талантами преклонялся. «Его игра очаровала меня,[164] – говорил Борис. – Ведь он хотел даже убить меня, чудак, когда Зина ушла от него! Но потом зато очень был благодарен!»
Борис с такой му́кой говорил Ольге о драме распада своего первого брака и об «аде» домашней жизни с Зинаидой, что Ольга ни на секунду не усомнилась в нем и в его благородных мотивах по отношению к ней. Разумеется, больше всего на свете Борису хотелось бы прекрасной любви, великолепного романа с ней, но он не мог себе представить, как станет выпутываться из второго брака. Стоя в дверях на фоне сгущавшейся ночи, собираясь уходить, он говорил Ольге, что, как ему кажется, он не имеет права на любовь. Радости жизни не для него. Он – человек долга, и она не должна отвлекать его от устоявшегося образа жизни и его работы. Он добавил, что будет заботиться об Ольге до конца своей