со своей юной женой, этим свежим, невинным созданием, – и оставил ее… Впрочем, будучи учтивым и утонченным вельможей, он не нарушил при этом правил приличия.
На людях Карл-Фердинанд держался с герцогиней в высшей степени любезно – и, как говорится, старался предупредить любые ее желания.
Но вечерами он больше не сопровождал супругу в ее опочивальню – это сверкающее позолотой святилище Амура…
Герцогиня была женщина светская. Эта перемена никак не отразилась на ее поведении. Можно было подумать, что она счастлива… Она не выдала своей тайны даже родителям, решившись на обман, дабы не омрачать их старость мыслями о неблагополучном ее замужестве.
Молча несла она свой крест и теперь, когда матушка ее скончалась, а отец понемногу угасал.
Все это Пейроль-младший выведал по пути из Гвасталлы в Мантую от нанятых им ради охраны четырех рослых молодцов. Они скакали на резвых лошадях долиной реки Минчо, что вытекает из Лаго-делла-Гварда, несет свои воды через Мантуанское озеро и впадает в По. Это была хорошая дорога, оживленная и, следовательно, совершенно безопасная. Но у Пейроля было при себе все золото его отца, так что его бросало в дрожь от одной мысли, что на него могут напасть и ограбить.
Впрочем, страхи страхами, а набрать телохранителей побудило его еще и желание явиться в Мантую для пущей важности со свитой. Ибо Антуан небезосновательно думал: «И так я тут всем кажусь чужаком и молокососом. А если я к тому же въеду в город, словно какой оборванец, гордец Гонзага, пожалуй, и взглянуть на меня не захочет».
Руководствуясь этим соображением, Пейроль завербовал к себе в отряд бравых красавцев, которые гарцевали на добрых лошадях. В траттории, где Антуан поселился после смерти отца, вчерашний студент коллежа в Бове без труда отыскал нужных людей. Тогда в любом итальянском городишке хватало лихих молодцов, готовых запродать свой кинжал или шпагу всякому, кто даст им достаточно полновесные и звонкие гарантии.
Пейроль в первый же вечер смог остановить свой выбор на четверых подходящей внешности мастерах клинка. Сердце его защемило, слезы навернулись на глаза, когда он развязывал свой кошелек… «Что ж, надо – значит, надо», – думал он, извлекая из темных его глубин блестящие луидоры.
Вдобавок жестокий удар, который был нанесен его скупости, смягчило впервые испытанное им тщеславное ощущение собственного могущества и власти над людьми.
При этом в дороге Антуан держал себя по-свойски и в первой подвернувшейся им харчевне, спросив на всех вина, услышал кое-что от своих удальцов. Ведь этим авантюристам были ведомы тайны всех знатных семейств Апеннинского полуострова, все скандалы, все сплетни…
– Что надо этим бродягам? – вскричал герцог Мантуанский, видя, что Пейроль со своим храбрым воинством въехал к нему на двор. – Как они посмели сюда явиться?
В тот день он был сильно не в духе.
По герцогству ходили тревожные слухи, будто мантуанские купцы и мещане, не вынеся все новых поборов, сговорились ворваться