обыкновенная женщина, пусть не юная прелестница, но не старуха и не уродина. Нет, определенно не уродина. Особенно хороши были глаза, словно подсвеченные изнутри мягким солнышком.
– Добрый вечер, – улыбнулась Эльжбета, пряча смущение. – А ты, Тони, бегемот, и это истинная правда, – она высвободилась из-под руки задержалы.
– Во-первых, нисколько не бегемот, а во-вторых, я не знаю, что это такое. – Тони ухмыльнулся и подмигнул. – Истинную правду сказал не кто иной, как я: Эльжи – самая красивая дама в нашем караван-сарае. Все, что видишь, то при ней. И чего не видишь, тоже.
– Бегемот и болтун, – пожала плечами Эльжбета. – Спокойной ночи, мальчики. – Она двинулась вниз по ступеням.
– Эльжи! – окликнул Таури. – Скажите, кто из нас сумасшедший: я или ваш отель?
Она оглянулась.
– Отель, конечно, сумасшедший, тут спорить не о чем. Но и вы… – Она запнулась, карие глаза расширились. – Батюшки мои!
Таури обернулся – и сердце захолонуло. Вниз по лестнице, тягуче переливаясь со ступеньки на ступеньку, спускалась полосатая гусеница, огромная и толстая, как бревно. Металлически блестели щетинки длиной с человеческий палец, грозно торчали коричневые рожки с алыми пятнами на концах, покачивалась игла на загнутом вверх хвосте.
– Черт знает что, – пробормотал Тони.
А гусеница упруго вскинулась, встала на хвост, и послышался тонкий свист. Тварь покачивалась на ступеньке, открыв белесое волосатое брюхо, пошевеливала рожками, и на мясистой морде начало открываться круглое черное отверстие.
Полосатый стрелец. Смертельно ядовитый полосатый стрелец, который водится в джунглях Палингана-2. И эта тварь собирается плюнуть!
Забыв обо всем, Таури с силой тряхнул правой рукой, и в ладонь, раскрывшись, лег узкий, похожий на иглу кинжал. Под нарастающий свист «полосатика» Таури метнулся – и взрезал снизу доверху белесое складчатое брюхо. Раздался вопль, огромная гусеница обмякла и повалилась ему на плечи, завизжала Эльжбета.
– Черт вас всех дери! – заорал Тони, кидаясь вперед и сдергивая стрельца с Таури. – Сволочь! Мозги куриные! – заходился он и тряс гусеницу, которая беспомощно моталась у него в руках. – Сколько раз говорено: не сметь приставать к новым людям! А ну как он бы тебе кишки выпустил?!
– Да помилосердствуй же! – взмолилась гусеница человечьим голосом.
И пропала. Разъяренный громила, точно пес котенка, трепал тщедушного мужичка, у которого была распорота штанина.
– Я помилосердствую! Попомнишь мое милосердие, гаденыш! Штраф пятьдесят стелларов. Пошел вон!
– Но я…
– Вон пошел, кому говорю! – Тони дал оборотню заключительного пинка, и мужичонка понуро заковылял вверх по лестнице. Болталась располосованная штанина, мелькала голая тощая нога.
Таури убрал кинжал, подавил злость. Из-за идиотских шуток едва человека не прирезал.
– Одного понять не могу: кто тут спятил?
Задержала смерил его оценивающим взглядом. Эльжбета поднялась