услышала звуки шагов, зажужжал моторчик – это медбрат менял угол наклона койки.
– Нормально…
Воцарилась тишина. Послышался плеск воды, которую пил Лео.
– Сколько я уже здесь лежу?
– Почти две недели, – ответил Эдмондо.
Послышался стук пальцев по клавишам. По-видимому, медбрат набирал на компьютере свежую информацию о состоянии больного.
– У меня черепно-мозговая травма?
– У вас в черепной коробке – трещина.
– У меня поэтому болит горло?
– Это из-за аппарата искусственного дыхания. Со временем вам станет легче.
– Мне трудно говорить.
– Вы попали в очень серьезную передрягу, мистер Стефенс. Я удивлен, что вы вообще в состоянии разговаривать.
– Молли… Она здесь давно?
Я прикусила губу. Сколько же холодности в голосе Лео! Как же до такого дошло? Я пролетела полмира, чтобы быть рядом с ним. Ведь я заслужила хотя бы немного тепла!
– С самого начала, сэр. Она прилетела на следующий день после того, как доставили вас.
– И… вы не знаете, зачем ей это?
– Что, мистер Стефенс?
– Почему она здесь? – спросил Лео.
В его голосе звучало нетерпение. Я нахмурилась и ближе придвинулась к двери, не уверенная, правильно ли я все расслышала. Уж что-что, а понять, почему я прилетела, Лео должен. Как бы там ни было, а я-то знала, что, случись со мной подобное, муж так же моментально примчался бы.
– Вы знаете, кто она? – спросил Эдмондо.
– Разумеется. Ее зовут Молли Торрингтон, – ответил Лео.
Я заметила, что он уже избавился от «Стефенс», и покраснела. Бедный Эдмондо! Мне бы следовало, по крайней мере, его предупредить.
– Я знаю, кто она, но не понимаю, почему она здесь.
– Назовите, пожалуйста, свое имя, мистер Стефенс.
– Я знаю, как меня зовут.
– Сделайте мне одолжение, сэр.
– Леонардо Дэвид Стефенс.
– А когда вы родились?
– 10 марта 1975 года.
– Вы знаете, какой сегодня день?
– Сколько времени я пробыл в коме?
– Полторы недели, сэр.
Лео не колебался и ответил на вопрос медбрата вполне уверенно:
– Сейчас февраль.
Заслышав ответ, я едва сама не засомневалась. Я, конечно, очень устала и немного сбилась со счета дней, но сейчас уж точно не мог быть февраль.
– А год?
Запало молчание, и, чем дольше оно становилось, тем большее волнение я испытывала.
А потом Эдмондо мягко пояснил свой интерес:
– Пожалуйста, окажите мне любезность, мистер Стефенс. Я просто следую заведенному порядку в случае, если кто-то получил серьезную травму.
– Сейчас 2011 год, – нетерпеливо вздохнув, произнес Лео.
Я ждала, что Эдмондо его поправит, но медбрат лишь продолжал стучать пальцами по клавишам. Затем скрипнула панель клавиатуры. По-видимому, Эдмондо вернул клавиатуру на место под компьютер.
– Почему