генералов и маршалов? А Верховный Главнокомандующий? В телевизоре видели. Оба сошлись на том, что Верховный в телевизоре глядится лучше. Да, тоже в разговоре пришепётывает и клацает вставными челюстями, но все-таки не выглядит такой развалиной. На самом-то деле… По паркету шаркает, еле волоча ноги. Заговаривается. Осинцев, поразившись, наклонился к уху Соловьева и прошептал:
– Шел бы на пенсию, если сил уже нету. Зачем, скажи, так себя мучить?
Соловьев, услышав этакое, даже в лице изменился. Поозиравшись, убедившись, что, кажется, соседи не слышали крамолу, приложив палец к губам, ответно прошептал:
– Тише… Как можно такое вслух говорить? А услышит кто?..
– Подумаешь, – легкомысленно заметил Осинцев. – Я же правду сказал. И сочувственно. К тому же партия учит нас правдивости…
Соловьев передразнил:
– Учит, учит… Мало ли чему учит тебя партия.
– Как это?
Соловьев раздраженно махнул рукой.
– Отстань… Потом… В номере… С глазу на глаз…
Новоиспеченные лейтенанты живут в двухместном номере гостиницы «Украина», на двадцать втором этаже. Окно выходит на Москва-реку, на широченный мост через нее и на здание «СЭВ», полураскрывшего лепестки-створки. Слева, вдали видна еще одна сталинская высотка – здание МИДа.
Осинцев впервые купается в такой роскоши. Чего стоит мягкая и широченная кровать (не видел он никогда такой), на которой может одновременно уместиться солдатский полувзвод. Кругом всё блестит и сияет чистотой, везде – душисто. Даже в туалетной комнате. Нет, в казарменном туалете училища также опрятно (есть кому выдраить) и все-таки не такая свежесть. Долго он стоял между двух унитазов и качал в недоумении головой. Это, казалось Осинцеву, – откровенное излишество. Поделился мыслью с Соловьевым. Тот в ответ расхохотался.
– Деревенщина!
Осинцев сначала хотел серьезно обидеться (ну, разве он «деревенщина; он – офицер Советской армии), к тому же из Свердловска, однако передумал.
– Не обзывайся, – только и сказал он.
– Извини, Лёх… – и решил объяснить, – второй, который пониже, – не унитаз. Не вздумай нужду свою туда справить.
– Нельзя, да? Тогда – для чего поставлен? Если, как ты считаешь, не унитаз, то что?
– Это – биде.
– «Бидэ? – переспросил Осинцев и настороженно посмотрел на товарища. – Объясни, что значит «бидэ»?
Соловьев снисходительно стал втолковывать:
– Для начала: в конце слова не «э», а «е».
– Ну и что с того, а?
– А то! Это есть гигиеническое приспособление для женщин.
Осинцев недоверчиво хмыкнул.
– Да? Лишь для женщин? Почему только для них?
– Им – нужнее.
Осинцев снова хмыкнул.
– Что женщины в этом биде делают?
Соловьев вновь расхохотался.
– Подмываются!
– А-а-а… Задницу, что ли, моют?
– Нет, –