Дракона. Он раскачивался, широко расставив лапы и опираясь на хвост, на мгновение застыл и притих, но уже в следующую секунду размахивал зажжённым факелом. Послышался шорох кастаньет – от поворота головы завибрировали зеркальные пластины гребня – и сразу по стенам двора заплясали режущие вспышки. Пламя отразилось в чешуйчатом, переливающемся теле, казалось, сам Дракон горит.
Перепуганные зрители спрятались за стенами ресторана, наблюдая происходящее из окон. Зато с улицы повалил народ, толпа зевак всё росла, напирая на хилые дорожные барьеры, ограждающие пятачок импровизированной сцены. Охранники переговаривались по рации, требуя подмоги, их искажённые динамиками голоса, напоминающие лай собак, перекидывались эхом тесного двора.
В груди Дракона нарастало беспокойство. Надо было что-то срочно предпринять, сбить планы преследователей, раскидать глупую и наглую толпу и вырваться на свободу. Да, да, вырваться! Вдруг за спиной женский голос тихо произнёс: «Так выполни свой долг – и будешь свободен». Он рывком обернулся – всё та же безликая орущая толпа. И тогда Гриня набрал в лёгкие побольше воздуха, мерцающим сознанием отмечая бесконечность вдоха, оттолкнулся, сделал в прыжке боковое сальто и одновременно дунул на горящий факел. Воздух закрутился огненным кольцом, обжигая глаза, подчистую выжигая брови. Публика охнула, послышались испуганные и восхищённые крики.
Под звук нарастающего барабанного боя Дракон задрал голову и выпустил из пасти в тёмное вечернее небо столб огня. И тут же – сильным махом факела – обвёл вокруг себя пылающий, с острыми искрами круг. Он стоял в пламени, изрыгал пламя, казалось, что горит сама земля. Народ прижался к стенам, только юбилярша, Лариса Михайловна, одиноко сидела в кресле, и по её толстым щекам текли слёзы.
И тут он понял, почему оказался здесь, зачем собрались все эти люди. Они, голодные и нищие, больные и калеки, они все жаждут изобилия, мечтают о роскоши! А ему, Огненному Дракону – прямо сейчас! – дана власть, дано могущество изрыгать свет и золото! Оно уже подступало к горлу, и привкус благородного металла холодил губы. Сквозь расширенные световым потоком глаза бесконечной рекой струился завтрашний день. И уже он сам превратился в свет, разбегался по брусчатке двора, выливался на набережную, скользил по волнам и взлетал к небу обоюдоострым мечом Петропавловской крепости. Толпа стояла далеко внизу, протянув руки и скандируя: «Золото! Золото! Золото!»
Гриня не помнил, как покинул сцену, как оказался в зале. Где-то далеко гремели овации, раздавался свист, крики «Браво!». Потом наступила тишина, и по движениям губ он понял, что ничего не слышит. Всё вокруг поплыло, навалилось бесчувствие, только кровь в голове пульсировала мерными толчками. Внезапно сознание вернулось, но как будто чужое, даже слова, которые он произносил, были чужие, и Гриня с удивлением прислушивался к своему голосу.
Его приглашали