А. Г.) в столь короткое время собрал такую большую силу, ибо у него оказался флот из 80 новых судов, на каждом две пушки и множество войска». «Сила его (Разина. – А. Г.) росла день ото дня, и за пять дней его войско увеличилось от 16 тыс. до 27 тыс. человек подошедшими крестьянами и крепостными, а также татарами и казаками, которые стекались со всех сторон к этому милостивому и щедрому полководцу».
Солдаты флота князя Львова восстали, убили офицеров, «объявили, что они за казаков, и передали суда в руки Стеньки Разина не иначе, как заранее в том столковавшись». По образному, абсолютно справедливому замечанию Стрейса, «пламя восстания разбросало во многих местах свои искры». Даже там, где пока господствовала контрреволюция, она чувствовала себя весьма неуверенно. Еще Разина нет в Астрахани, а феодалы уже не знают, на кого можно положиться, уже «слышно было здесь и там о разных мятежных сговорах, большей частью тайных», уже наместник потерял всякую власть и, скрепя сердце, молча выслушивает всякие оскорбления, а дворяне заняли места «простых солдат», будучи неуверенны в рядовых стрельцах.
Трудно переоценить значение этих наблюдений, правдивость которых нельзя заподозрить тем более, что они записаны человеком, ненавидевшим крестьянскую войну. Приведенные места рисуют огромную силу восставших, их пестрый национальный состав, колоссальный размах движения, поднявшего всех, кого угнетал и эксплуатировал феодально-крепостной строй.
Дошло до того, что «господа, надев дешевое, плохое платье, покидали жилища и бежали в Астрахань». С дворянами расправа была беспощадной: их убивали, топили в Волге, головы убитых помещиков крестьяне в мешках приносили к Разину в знак своей верности.
Изображая Разина кровожадным зверем, Стрейс принужден отметить в нем ряд положительных черт. Разин «держался скромно», его «нельзя было бы отличить от остальных» его соратников. Зато по отношению к представителям господствующих классов он вел себя совсем иначе. «Держал он себя по отношению к персидскому королю с таким высокомерием, как будто сам был царем», он придерживался порядка и сурово преследовал проявления недисциплинированности. Разин возмутился, когда Прозоровский предложил ему выдать перешедших на сторону революционной армии «слуг его величества», и с негодованием отверг это предложение, сказав: «Должен я предать своих друзей и тех, кто последовал за мной из любви и преданности». Чувство большого внутреннего достоинства сквозит в его ответе Прозоровскому, посмевшему делать Разину «предписания, как своему крепостному, когда я рожден свободным».
«Кровожадность» Разина имела определенную классовую направленность и касалась «по большей части начальников», а не «простого народа».
Любопытно, что в отличие от других крестьянских войн феодально-крепостной эпохи разинщина не была облечена в оболочку монархической идеологии. По свидетельству Стрейса, Разин «не хотел носить титула, сказывая, что он не пришел властвовать, но со всеми вместе жить, как брат».
Койэт, автор