повторил крестьянин, и в голосе его послышалось раздражение. – Здесь не подают! Убирайтесь отсюда оба!
И мужчина захлопнул дверь перед самым носом дочери.
Озадаченная таким приемом, та на мгновение лишилась дара речи, но быстро опомнилась – выругавшись, она еще энергичнее заколотила в дверь, пытаясь вложить в стук все свое негодование.
– Ничего, Барри! Сейчас все уладится!
Какое-то время за дверью было тихо, потом она тихонько приоткрылась, и в образовавшейся щели появилось бледное, покрытое густой сеткой морщин лицо женщины маленького роста.
– Чего ты стучишь, Перпетуя? Зачем ты пришла?
Перпетуя отступила на шаг и картинно уперла в бок левую руку.
– Что значит – зачем, мама? Я вернулась домой! Со мной мой жених, и я ожидаю, что вы…
Женщина не дала ей договорить:
– Уходи, Перпетуя. Отец не хочет тебя видеть.
– То есть как это – не хочет? Это что же такое получается? Мы приходим к вам в гости, рассчитывая на теплый прием, а он не хочет нас видеть?
– Не хочет, – угрюмо подтвердила мать.
– Но почему? Что случилось?
За спиной сухонькой женщины послышался кашель, и секундой позже дверь вновь распахнулась настежь.
– Отойди-ка, мать! Сейчас я объясню этой шлюхе, что случилось!
– Но, может быть… – старушка умоляюще взглянула на мужа снизу вверх, но, наткнувшись на его стальной взгляд, понурилась и скрылась в доме.
– Так вот, женщина! – крестьянин не говорил, а словно чеканил каждое слово. – Заруби себе на своем напудренном носу, что дверь этого дома для тебя навсегда закрыта! Грехов, что я наделал по твоей милости, мне хватит замаливать до смерти, да и мать твоя, как помрет, отправится прямиком в ад за то, что народила такую тварь. Поэтому бери-ка ты своего говнюка и отправляйся восвояси!
Дверь снова захлопнулась.
– Но, папа! – закричала Перпетуя, прильнув к двери и едва не впадая в истерику. – Нам некуда идти! Нам нечего есть! Я прошу тебя, папа!
– Вон отсюда! – донесся из глубины дома звериный рык. – Или мне взять кнут?
– Старая сволочь! – выкрикнула в сердцах отвергнутая дочь и тут же, испугавшись своих слов, прикрыла рот ладонью. – Ладно, Барри, пойдем отсюда! Нашу каморку у нас никто не отобрал, да и прокормимся как-нибудь. Кукурузу воровать будем! – последние слова она выкрикнула в сторону двери и, топнув ногой, сбежала с крыльца. Похмельный друг ее понуро поплелся следом.
Начинало смеркаться. Доктор Шольц, слушая Вилли, похрустывал костяшками пальцев и смотрел в окно. Со стороны могло показаться, что он заскучал и занят своими мыслями, но так мог подумать только тот, кто совсем не знал пожилого вальденбургского врача. На самом деле он не пропускал ни слова и, внимая мальчугану, сравнивал его рассказ с той информацией, которую ему удалось добыть у своего коллеги из Фильсхофена, – тот, будучи зрелым мужчиной, видел и понимал, конечно же, больше, чем маленький Вилли, путающий факты со своими