избранницу восторженной хвалой,
В порыве дерзостном ее уподобляя
То солнцу, то луне, то первенцам-цветам,
И все прекрасное на помощь призывая,
Что небо и земля являют щедро нам.
Тому, кто в песнях лжи, как и в любви, не знает,
Поверьте, что его прелестный друг ни в чем
Прелестнейшим сынам земли не уступает –
Хотя небесного сиянья нет на нем;
Пускай усердствуют лжецы напропалую,
А я ведь песнями своими не торгую.
Я не похож на тех, чья Муза, возбуждаясь
К святому творчеству живою красотой
И в гордости своей самих небес касаясь,
Красавицу свою равняет то с луной,
То с солнцем золотым, то с чудными дарами,
Лежащими в земле, в глубоких безднах вод,
И, наконец, со всем, что вкруг нас и над нами
В пространстве голубом сияет и живет.
О, дайте мне в любви быть искренним – и верьте,
Что милая моя прекрасней всех других,
Рожденных женщиной; но как ее ни мерьте,
Все ж будет потемней лампад тех золотых,
Что блещут в небесах! Пускай другой добавит!
Ведь я не продаю – чего ж ее мне славить?
Со мной не так, как с Музой, вдохновленной
Поддельной красотой. – Пускай в стихах
Она равняет обоготворенный
Кумир всему, что блещет в небесах,
И не смущается перед сравненьем
С луною, с солнцем, с чарами земли,
С цветком Апреля и со всем твореньем,
Что небо и земля произвели.
Но я, в любви правдивый, и правдив
В моих стихах. Да, светел, как дитя,
Мой нежный друг, хоть и не так красив,
Как в небесах зардевшая звезда.
Пусть больше выскажет, кто может лгать.
Что мне хвалить? Ведь мне не продавать!
Сонет XXII
My glass shall not persuade me I am old,
So long as youth and thou are of one date;
But when in thee time's furrows I behold,
Then look I death my days should expiate.
For all that beauty that doth cover thee
Is but the seemly raiment of my heart,
Which in thy breast doth live, as thine in me:
How can I then be elder than thou art?
O, therefore, love, be of thyself so wary
As I, not for myself, but for thee will;
Bearing thy heart, which I will keep so chary
As tender nurse her babe from faring ill.
Presume not on thy heart when mine is slain;
Thou gavest me thine, not to give back again.
Что стар я, зеркало меня в том не уверит,
Пока ты с юностью ровесник; но, когда
Свой путь крылатое морщинами отмерит,
И на твоем лице, – поверю я тогда.
Твоей прелестью одел, как пеленою,
Я сердца своего заветные мечты;
Оно – в твоей груди, твое же, взято мною:
Могу ли постареть я ранее, чем ты?
Побереги ж себя, и обо мне радея,
Как буду я беречь себя из-за тебя,
Сокровище, в груди хранимое, лелея
С неменьшей нежностью, чем нянюшка – дитя.
Не думай, что, когда мне смерть закроет веки,
Ты сердце сохранишь: я взял его навеки.
Нет, зеркалу меня не сделать стариком,
Покамест юность лет одних с тобою будет;
Когда ж замечу я на личике твоем
Морщину – о, тогда пусть