больше господарского ведати. И порешили, будто умельство у выдумщика того от нечистого.
– Эка, умишком раскинули, скоморохи!
– Про умишко ихнее аз не ведаю, а человека того огнем сожгли.
Болезненно морщился огонек догоравшей лучины. На стенах приплясывали серые изломы теней. В щели скудно сочилась лунная пыль, в ней таял любопытно подглядывавший из-за кучи тряпья на людей притихший мышонок.
Васька взял девушку за подбородок.
– Авось меня не сожгут.
Она отстранила его руку.
– Не гадай ты, Васенька, долю.
И всхлипнула неожиданно.
Растерявшийся рубленник подхватил ее на руки и, как с ребенком, забегал с ней по сараю.
– Мил аз тебе аль не мил?
– Милей ты очей мне моих. И то, все думаю-думаю, каким приворотным зельем душу ты мою опоил?
Он сел на чурбачок и коснулся губами ее щеки.
– Поставлю хоромины – челом ударю боярину. – И с глубокою верою выдохнул: – За умельство мое отдаст мне князь тебя в женушки без греха.
Обнявшись, они трижды строго поцеловались, как будто сотворили обрядное таинство.
Выводков неохотно пошел из сарая. У выхода он задержался и поманил к себе застыдившуюся девушку.
– А ежели не отдаст без греха, – мне все дорожки в лесу – родимые. Уйдем мы с тобой в таки чащи дремучие, ни един волк не сыщет.
Он тревожно заглянул в ее глаза.
– Аль не пойдешь?
И уловив ответ по преданной, детской улыбке, победно тряхнул головой и скрылся.
Глава шестая
Сын боярский Тешата изоброчил своих людишек двумя сотнями локтей[20] холста, контырем[21] воску, батманом[22] ржи и двадцатью рублями денег московских ходячих.
Воск холопи собрали за один день в лесу, в пчелиных дуплах. На другое утро людишки разбились на два отряда: женщины и малые дети ушли за подаянием на погосты и в город, а мужики двинулись к Хамовничьей слободе и, дождавшись тьмы, ринулись на грабеж.
Чем изоброчил Тешата своих холопей, тем и выплатили ему без остатка в недельный срок.
В убогой колымажке, нагруженной собранным добром, уехал сын боярский по вызову к недельщику[23].
Он не знал, зачем его вызывают, но, на всякий случай, запасся гостинцами.
Далеко от погоста Тешата остановил лошадь, выпрыгнул из колымажки и пошел сутулясь к серединной избе.
– Господи Исусе Христе, помилуй нас! – нараспев протянул он, низко кланяясь в двери.
– Аминь! – донесся в ответ сиплый басок.
Гость вошел в избу, трижды перекрестился на образа и коснулся рукою пола.
Хозяин сидел, уткнувшись кулаком в жиденькую бородку свою, и на поклон не ответил.
«Лихо, – болезненно скребнуло в сердце Тешаты. – Не зря, кат, закичился».
Однако он ни одним намеком не выдал своего беспокойства и, сохраняя достоинство, отступил к выходу.
– Мы, доподлинно, невысокородные будем, а и не в смердах рожденные.
Недельщик