плечико голове ее, в медлительности шага и чуть вздрагивающей, точно от скрытых рыданий, спине, в тонких изломах всей стройно вылепленной фигурки было что-то до того скорбное и умильное, что у Выводкова, помимо воли, сразу растаял гнев.
– Клаша!..
Лицо его вытянулось и потемнело. Пальцы судорожно щипали русый пушок бороды.
– Не гневайся на меня, бесноватого!..
И, двумя прыжками догнав девушку, благоговейно приложился к шелковому завиточку, непослушно выбившемуся из-под холщовой косынки.
– Не гневаешь ты меня, а кручинишь.
Васька уселся на землю и привлек к себе слабо упиравшуюся Клашу.
– В подклете-то не людишкам быть, а казне. Эвона, како князь обернул.
Она безразлично пожала плечами.
– По моему бы, по девичьему умишку, не все ли едино, где холопю голодную ночь ночевать?
Выводков растерянно захлопал глазами. От простых и спокойных слов девушки ему стало вдруг как-то не по себе.
– А и впрямь, – глухо вытолкнул он из груди, – подклет аз подгонял под хоромины, а пузо холопье не сдогадался замуровать.
– И не кручинься, выходит.
Они умолкли, задумчиво уставившись в тихие сумерки. Над головами неслышно закружилось воронье и устало облепило серую тень придорожной черемухи. Сквозь раскинутый по небу прозрачный покров там и здесь желтыми бабочками ложились звезды.
– Ишь, добра колико! Чать, всю губу прокормишь горохом тем, – болезненно усмехнулся рубленник.
– Грезится тебе, Вася!
– Кой грезится! Ты поглазей, колико пораскинуто в небе золотого горошку.
Клаша укоризненно покачала головой и незло пожурила:
– Охальник ты!
Над вздремнувшим ручьем мирным стадом овец клубился туман. Из-за леса, шурша примятой травой, подкрадывался влажно вздыхающий ветер.
– В избу пора, – поежилась от сырости девушка.
Васька неохотно поднялся.
– Пошел бы аз в лес, да николи не обернулся сюда.
Она ласково прижалась к нему.
– Аль попригожей место сыскал?
– И сыщем! Неужто с тобой доли не сыщем?
И, снова усевшись, Выводков спрятал голову у нее на груди.
– Возьмем мы с тобою на Волгу путь. Слыхивал аз, живут там холопи при полной волюшке да веселье.
Клаша перебирала длинными, тонкими пальцами, пропахнувшими землей и свежей зеленью, его шершавые кудри и о чем-то мечтала.
– Чуешь, девонька?
– Чую, Васек… Токмо… с отцом како быть?.. За нас с тобой забьет князь отца-то…
Васька присвистнул:
– Како, выходит, ни кружи, а дале курганов-то этих нету нам, холопям, дороги.
Неуверенно, точно рассуждая вслух с самой собой, Клаша предложила вполголоса:
– Нешто прикинуть отца подсуседником к твоим старикам?
Губы Васьки передернулись горькой усмешкой.
– Были старики, да все вышли…
– Померли?
– Мать померла, а отец…
Он махнул рукой.
– Да чего тут и сказывать!..
Но сейчас же горячо зашептал:
– Живали мы под Муромом-городом.