ретроград, выступивший в защиту истерички.
– Это пусть она над нами перестанет издеваться!
В целом слава Богу, что всё так закончилось. Что нашелся кошелек, что никого не привели к ответу. Этот характерный для нашего общества эпизод показал наше невежество во всей красе. Сперва мы ленимся что-то проверить, делаем скоропалительные выводы, обвиняем невинных людей и строим черт-те какие домыслы, поднимая панику. Тогда как случившееся зачастую не стоит и выеденного яйца. Семь раз отмерь и один раз отрежь. Кому, как не Горскому, будущему судебному следователю, этого не знать.
День проходил под флером утреннего конфуза. Настроение у пассажиров сложилось отвратительное. Всем хотелось поскорее добраться в Дальний и в Порт-Артур – конечные пункты южной линии. По разговорам делалось очевидным, что большинство путешествующих направляются именно в наш военный порт. Кто-то, как Антон Федорович, ехал на новое место службы, кто-то, как Демьян Константинович, возвращался из отпуска, кто-то воссоединялся с семьей, кто-то искал коммерческой выгоды.
Сразу за Мукденом случился очень неприятный эпизод, который мог стать роковым. В вагон, где ехали Горский и Унгебауэр, внезапно выстрелили. Каким-то чудом пуля прошла в дюйме от виска Демьяна Константиновича, застряв в опущенной деревянной полке. Ошарашенно глядя на отверстие в окне аккурат перед собой, лейтенант с ужасом осознал, что Господь уберег его от верной смерти. Напуганные пассажиры попадали на пол и свернулись калачами, прячась за бронированным низом «владикавказца». И только Горский с Унгебауэром неподвижно сидели в прежних положениях, глядя друг на друга с открытыми ртами.
– Это Маньчжурия, – пояснил оправившийся от шока лейтенант.
«Это Маньчжурия. Это Маньчжурия», – вертелось в голове у коллежского секретаря, будто заевшая граммофонная пластинка. Точно свыше лейтенанту был преподан урок, сделано очевидное предупреждение. Беспросветное пьянство, которым порой увлекался морской офицер, на небесах незамеченным не осталось. Лишь глупцы полагают, что Он там ничего не видит, а коли и видит, то ничего не предпринимает. И видит, и предупреждает…
Мысли о духовном захватили Горского до самого Ляояна. Всю стоянку на этой более-менее значимой станции южной ветки Антон Федорович провел на дебаркадере. Не успели они остановиться, как взмыленный адъютант петербургского генерала припустил, вероятно, на телеграф. Не иначе как столичный вояка испугался выстрела.
Ожидания коллежского секретаря всецело подтвердились. Уже в Дашицяо к приходу поезда стянули усиленный гарнизон и очистили платформу от всех китайцев.
– С этакой политикой невольно начнешь понимать ихэтуаней, – поделился размышлениями с товарищем Горский.
– Вот-вот, – согласно кивнул Унгебауэр. – И поверь мне, китайцы своего последнего слова еще не сказали.
В тот момент в голове Антона Федоровича впервые в жизни сформулировалась крамольная мысль: при этаком отношении простых людей к генералам и генералов к простым людям, будь то хотя