с дорогой вещью.
Поднявшись на мостик и взяв бинокль, он посмотрел, как шлюпка пристала к одной из самых уединенных бочек, куда швартуются лишь в случае чрезмерного количества судов на рейде. Как боцман, держа бочонок подмышкой перелез туда и, помахав рукой, лег на спину загорать.
Цикорадзе вздохнул и ушел к себе. Несмотря на воскресный день, у командира боевого корабля всегда имелась куча дел. Но сейчас капитан третьего ранга был не в состоянии что-то делать. Он сидел у отдраенного иллюминатора, сквозь который солнце бросало в каюту неуместно веселые блики от вечно перебегающих волн, и искоса поглядывал на свои потерянные часы.
Так прошел день. Цикорадзе без аппетита позавтракал и пообедал. И весь корабль затих вместе с ним: все, от заместителя командира до юнги, уже знали про дурацкое пари. И чувствовали, что в данном случае решается не просто судьба командирских часов, а нечто большее. Что боцман Василий Иванович борется за… если бы они знали в те времена такое слово, то сказали бы – за престиж родного корабля.
Со «Спокойного» несколько раз семафорили флажками: ехидно спрашивали, сколько времени и исправны ли командирские часы. Цикорадзе приказал вахтенным на провокации не реагировать и ничего не отвечать.
Он часто поднимался на мостик и смотрел в бинокль. Василий Иванович вел себя безмятежно. Словно отдыхал от своих боцманских трудов. В основном спал, загорая на тихонько покачивающейся бочке. Временами прикладывался к своей воде, иногда спрыгивал в море и, охлаждаясь, плавал кругами. Место высадки Деревянко выбрал так, что между боцманом и «Спокойным» ни разу не прошел не только корабль – по воскресному дню движения не было – но даже ни одна шлюпка с уволенными на берег моряками. Никто не смог подойти незаметным к и тайно передать боцману спирт. Впрочем, Цикорадзе не собирался этого делать: в любых жизненных ситуациях он вел только честную игру.
Ему было стыдно за свою мальчишескую выходку. Тем более, что золотые часы, которые он практически уже проиграл хитрому Деревянко – а еще друг, называется… – эти командирские часы, по сути, не были собственностью одного лишь командира. Он получил их за отличные боевые стрельбы его эсминца – за слаженные и отточенные действия всей команды. И теперь поставил на кон честь корабля. Капитан третьего ранга проклинал себя, и в то же время смутно ощущал, что заключив пари – доверившись своему боцману – он проявил ту степень доверия члену команды, без которой невозможно было даже думать пойти с этой командой в бой. И что хоть повод глуп, но проверка нешуточна.
И шагая из каюты на мостик и обратно, Цикорадзе дальним, детским уголком своей души молил о невероятном стечении обстоятельств и воли, которые позволили бы боцману с честью выйти из этой ситуации. Как положено настоящему русскому моряку.
Солнце уже клонилось к расплавленному золоту моря, когда под бортом «Уверенного» опять показалась соседская шлюпка. Бодрым пружинистым шагом Деревянко вошел в каюту капитана третьего ранга. Увидел на столике