сказать, начала давать тебе отпор?
Полина удивленно и холодно подняла брови.
– Можешь теперь и от меня отречься, раз родственные связи для тебя ничего не значат. Как только человек перестает быть твоим единомышленником, то идет лесом, так ведь? – продолжала Вера запальчиво.
– Не надо утрировать. Ты себя держишь как многогранную натуру, а других видишь шаблонными.
Вера не выносила монархию, но и террора не одобряла. В ее представлении люди мало что понимали в этом урагане и выбирали, к чему примкнуть, скорее, на фоне оболочек, чем зря в корень. Она жаждала познать, хоть на миг приоткрыть великую тайну жизни, нашего пребывания здесь. Тайну, которая так странно была безразлична большинству ее знакомых. Она смеялась с ними, и она же без сожаления с ними расставалась.
– Это случается со всеми девушками нашего времени, которых прогрессивно воспитали.
– Меня не воспитывали так.
– Мать воспитала. Подспудно. Направляя. Это видно. Просто так ничего не берется. Нам кажется, но это лишь иллюзии. Все мы дети своих родителей. Все мы так подвержены чему-то потустороннему, что не определить, ни описать не можем. Почему что-то кажется нам нормальным, а что-то вопиющим? Внутренние ориентиры, из чего они складываются?
– Старомодность отца я чуяла, еще ничего не понимая толком.
– Ты так ругаешь старомодность… Но традиции, школа необходимы для здорового развития общества. Был ли у нас такой балет или литература, если бы не преемственность?
– Стоит отличать преемственность от вырождения. Да и на балете далеко не уедешь, коли ты нищий.
– Ты неисправима.
– В этом мой шарм, – отшутилась Полина.
15
Полина, имеющая толпу знакомых, как и большинство людей, играющих заметную социальную роль, особенно не углублялась в отношения между людьми и не уделяла достаточно времени кому-то конкретному. Ее друзья были лишь средством выплеснуть себя, говорила каждому она намного больше, чем те хотели или заслуживали слышать. Некоторые не выдерживали интенсивности ее панибратство, но она не винила их.
Поэтому круг ее влияния часто сменялся. И главным приятелем лета девятьсот шестнадцатого года для нее стал Матвей – свежий и развитый по сравнению с давними знакомцами, от которых она получала ожидаемые реплики. Встретив ее, сбежавшую из деревни, в сердце Петербурга, он опешил от того, что надеты на ней оказались мужские брюки.
Поля гордо топала по мощеным улицам, таким органичным вплетением продуманной архитектуры, пока на нее в совершенном ужасе смотрели вечно беременные современницы. Ради удобства они уже тогда делали аборты, рискуя жизнью, но сохраняли яростные предрассудки православия. Трагедия женщины либо в вечных беременностях, либо в их полном отсутствии.
Обжигающая красота Полины захватила внимание Матвея. Колдовские и печальные глаза, которые словно ощупывали собеседника. Крупный ровный голос с низкими приятными интонациями. Насмешливость, надменность. Благородство. Легкость и сила, порывистость и сдержанность.