уж не знаю, ― пробубнил себе под нос Хмурый Весельчак, и крикнул в ответ. ― Боюсь я тамошних мест.
– Там уже нечего бояться, я только что оттуда. Мизеры собрали все свои манатки и двинулись на север, ближе к Четвёртым воротам, ― математик стоял внизу, по-детски задрав голову, его длинные руки с узловатыми неимоверно большими пальцами беспомощно висели вдоль туловища. ― Полагаю, эти садюги хотят поживиться у ворот, когда их откроют. Если ты согласен, нам надо поторопиться.
Да-да, завтра откроются все пять ворот в Стене и отчаявшийся народ ринется в пределы СОБНа. Через ворота не разрешалось проносить ничего! Все карманы выворачивались, а вся поклажа оставалась у ворот, радуя шакалящих вокруг одиноких грабителей и стаи мизеров.
Далго-По представил на секунду, что отказался идти к самолёту и остался здесь, в холодном разбитом доме. Неизвестно сколько он ещё будет валяться в куче этого тряпичного утиля и к какой мусорной свалке потащит его голодное брюхо…
– Да-да, я сейчас.
Мужчина отодвинул от двери старый помятый холодильник, который её подпирал, и осторожно зашагал вниз по тёмной лестнице.
Воздух на улице был настолько пропитан сыростью, казалось, идёшь сквозь мелкие брызги, что застыли вокруг тебя.
– У меня есть целлофановая плёнка… Если тебе нужно, ― услужливо предложил Дохля, стряхивая со своих плеч крупные капли, видимо, упавшие с веток деревьев.
– Обойдусь, ― буркнул Весельчак, и они зашагали вдоль разбитого тротуара мимо цепочки панельных домов с пустыми глазницами и измызганными до неприличия стенами, словно их только что вытащили с помойки.
Сначала шли молча, но утренняя свежесть вперемешку с сыростью и запахом прелой листвы взбодрила Далго-По, вытащила ненадолго из кокона, в котором тот обосновался уже несколько дней.
– Что нового в городе? ― спросил Далгонарий.
– А что там может быть нового, ― бросил через плечо математик, отмеряя длинными ногами свой путь. ― Все так же сидят по своим норам и подвалам… На улицу не выйдешь! И тут дело уже не в мизерах ― все ненавидят всех. Могут прибить просто так, за то, что кому-то показалось, что ты как-то не так глянул в его сторону. Если уж идёшь по улице, то иди быстро, не оглядывайся. Мелкими перебежками от подъезда к подъезду!.. ― в тысячный раз он возмущался по одному и тому же поводу: гнев вспыхивал порохом, но тут же угасал. ― Кретин, как я мог это отрепье считать своими соотечественниками, своим народом?.. Мда, мои мозги тогда пропаганда разъела как кислотой. Как и твои тоже… Только ты не сознаёшься.
Далго-По презрительно сплюнул:
– Мунговцы всегда презирали друг друга, ещё до Стены, ещё до того, как Союз перешёл на искусственную жратву ― очень давно! Раб никогда не будет любить раба, даже не будет сочувствовать. Раб всегда прячется за спину другого раба ― пусть в чужой спине застрянет пуля, но только не в моей!.. Ещё прадед рассказывал ― я тогда пацанёнком был, но всё помню,