невозможно?
– Так невозможно жить. Если ты постоянно будешь винить себя во всём ― так невозможно жить! Чтобы творить, человек должен быть свободен от чувства вины. Он должен идти вперёд и не оглядываться. Никакая цивилизация не сможет развиваться, если она будет постоянно оглядываться и рефлексировать.
Далго-По потряхивал головой в такт словам своего товарища и его отвислые щёки тряслись следом:
– Ну да, мы никогда не оглядывались, и не заметили, как профукали страну и своё будущее. Теперь они просто ждут, когда мы уничтожим друг друга…
– Кто они? ― математик, ожидая неприятного ответа, поморщился, как перед тарелкой прокисшего супа.
– Пластикоиды. Союзники. Все, кто теперь там, за Стеной. А ты возомнил, что я начну материть наших правителей? Успокойся, им глубоко по барабану, что тут с нами, уже скоро лет сорок как они сбежали на Бону… ― Далго-По остановился снова. ― Единственное, что меня поражает в таких как ты, дохлая Мохля… ― его слова звучали язвительно, иголками пронзая собеседника, заставляя ёжиться. ― Что вы, даже сдыхая, боитесь обидеть правителей, которых уже давно не существует в природе. Которые вон там, на Боне, уже превратились в других существ, а может быть и вовсе окочурились от нехватки воздуха. Ты ведь никогда не был на Боне? Ты ведь не знаешь что там?
– Мы все узнаём новости из одного телевизора, ― Дохля пожал плечами. ― Кто знает, где правда, а где слухи?.. Тем более, даже сплетни сейчас не очень-то расходятся с новостями. Мы живём вполне свободно…
Далго-По остановился. Математик стоял, шмыгая своим длинным носом, рукавом вытирая с него повисшие капли. Казалось, Весельчак хочет стукнуть своего компаньона или укусить, но пока ещё сдерживается ― так сильно он вращал глазами, глядя на товарища:
– Ей-богу, у тебя паралич мозга и всего остального!.. Он живёт в разрушенной стране, сдыхает от голода, боится, что его самого съедят люди, которых он когда-то считал земляками, он потерял семью, будущее, надежду!.. ― Весельчак, казалось, захлебнулся в эмоциях и на мгновение остановился. ― Мы презираем самих себя ― вот! Мы не имеем права жить!
– Ладно, успокойся, ― Дохля схватил его за запястье своими сучковатыми пальцами, словно клещами. ― Ладно, считай, что я с тобой согласился: жизнь говно, вся история Мунга ― это цепь неудач и ошибок, наши правители ― проходимцы, бандиты, разорители страны, мутанты и прочее, прочее, прочее… А что дальше? Мстить некому. Что ты предлагаешь? Повеситься вот на этой берёзе?
Далго-По стоял против своего товарища и тоже шмыгал носом, глядя на его рваные карманы пальто:
– Прежде чем вешаться, отдай мне своё пальто, я хотя бы карманы заштопаю.
– Погоди. Тебе что, нечего сказать?
– А что я могу тебе сказать… ― Весельчак передёрнулся всем телом от утренней прохлады и охнул. ― Многие мои слова сами для меня неожиданность… Я нарочно не думал об этом ― любой негатив убивает организм, а уж истощённый организм тем более… Для меня это открытие: ей-богу!.. Я спал в куче гнилого тряпья,