подкормить зятя в его нежданном заточении. Говорить было не о чём, однако Евдокия Платоновна, собирая в узелок вчерашний чугунок, успела сказать Ивану Петровичу, что нынче днём по соседям прошелся оперуполномоченный и все расспрашивал их об Иване Петровиче и его прошлой жизни.
Старик Рогов, конечно, сказал только хорошее, а вот что наплёл Генка Туманов, неизвестно, однако можно от него ждать всякой пакости – такой злобный и мстительный этот пропойца.
Где только удаётся ему добывать выпивку – не иначе как у сестры в деревне, разживается самогоном и брагой, – делилась Евдокия Платоновна своими догадками, пока Иван Петрович, опять без аппетита, ел принесённую кашу.
Евдокия Платоновна ушла, снова оставив чугунок с кашей, а Иван Петрович опять погрузился в невеселые думы о своей участи.
Вальцман тоже очнулся от дрёмы и взглянул на часы. Шел восьмой час вечера. – Что же Лизка меня не разбудила вовремя, – сердито подумал он, но вспомнил, что уходя, он отпустил Лизавету домой, по женским делам: попить каких-нибудь трав, чтобы не забеременеть – так объяснила Лиза необходимость отлучки
– Ладно, завтра займусь снова этим офицеришкой Домовым, – решил Вальцман, запер кабинет, справился у дежурного милиционера, нет ли каких происшествий по району и отправился домой к жене Саре, которая, наверное, уже нажарила карасей и терпеливо, как и подлежит еврейской женщине, ждала своего Бенечку, как она его называла, к семейному ужину.
Следующий день оказался субботой, Вальцман старался не работать по субботам, следуя заветам каббалы, и потому, поручив помощнику разузнать подробности о семье Домовых, он провел весь день дома, оставив Ивана Петровича в камере предварительного заключения в томительном ожидании решения своей участи.
В воскресный день, само собой, никаких следственных дел не велось и потому лишь утром в понедельник жернова судьбы Ивана Петровича, медленно и со скрипом начали раскручиваться, размалывая в прах его надежды на благополучный исход.
V
Утром понедельника, Вальцман заслушал доклад помощника о семье Домова, что ему удалось узнать, опросив соседей. Ничего неожиданного не выявилось: дети учились в школе, взрослые хлопотали по хозяйству, однако тёща Домова, иногда в базарный день, выходила на базар и продавала одну – две вещи из женского убранства – видимо личные вещи из своего купеческого прошлого. Вот и в минувшее воскресенье она продала на базаре легкий шелковый полушалок и блузку, а на вырученные деньги купила пуд муки, головку сахара и два отреза ситца на платья девочкам. Она швея и сама шьёт платья внучкам и соседям – есть и ручная машинка швейная «Зингер», – всё это Вальцману доложил помощник.
Похвалив подручного за проделанную работу, Вальцман отправился к народному судье Алмакаевой, чтобы обсудить перспективы судебного дела относительно Домова: на признание его врагом народа перспектив не было, однако по уголовке, вполне можно вменить что-нибудь в вину – был бы человек,