социального равноправия и гуманизма.
Социальной равноправие подменялось властью партийцев над советскими органами, а гуманизм заменялся на борьбу с мнимыми врагами народной власти, вся вина которых заключалась в принадлежности к прежним сословиям или самостоятельности мышления. Вот и сейчас, свое подлое намерение Вальцман прикрыл линией партии, а судья Алмакаева благожелательно его выслушала и согласилась, что бывшему офицеру место в лагерях, а не за учительским столом.
– Ну и за что вы хотите уцепиться, чтобы я посадила этого Домова? – спросила судья, убирая стакан со стола и доставая книжечку уголовного кодекса, поскольку не имея базового образования, а только юридические курсы для членов партии, слабо помнила статьи уголовного кодекса и основания их применения.
– Тёща его на базаре торгует иногда вещами, как выяснил мой помощник и здесь, по приезду, Домов не встал на учет, как лишенный прав, – ответил Вальцман.
– Вот и основания для суда, – ответила судья, – он привез вещи, а тёща их продавала – это спекуляция. Она полистала книжечку: статья 107 до десяти лет исправительных работ.
– Доказательств ведь никаких нет, кроме отсутствия регистрации, – засомневался Вальцман.
– Да они и не нужны, кроме фактов торговли на рынке. Можете, конечно, провести обыск дома у тёщи этого офицера, но если ничего не найдёте, то будет труднее обвинить его, вместе с тёщей, в спекуляции ширпотребом.
– А тёщу тоже в тюрьму? – поинтересовался Вальцман.
– Сколько ей лет? – спросила судья.
– Около 70-ти, наверное, – ответил Вальцман, который видел Евдокию Платоновну мельком в коридоре милиции, когда она приносила поесть для Домова.
– Если 70, то ей ничего не будет,– старухи нам в лагерях не нужны, а этому Домову сколько?
– Пятьдесят лет будет осенью, как следует из его справки.
– Староват будет для лагеря, я думала ему меньше, но ничего, поработает там, где требуются грамотеи: каким-нибудь учетчиком или писарем, – весело подытожила судья этот разговор, – идите, пусть милиция готовит обвинение и мне на стол.
Нечего канителиться с этим делом. Привет вашей супруге – Сарочке и если будете в Омске, то привезите мне, пожалуйста, духи «Красная Москва» – говорят что хороший запах они дают женщинам. Мы хоть и в глуши живем, однако культуры не чураемся и судья тоже должна пахнуть духами, а не тюрьмой, – расхохоталась Алмакаева.
На том принципиальные партийцы и расстались, довольные друг другом.
Через два дня Ивана Петровича, проводили к следователю, который ознакомил его с обвинением в спекуляции и проживании без регистрации. За регистрацию Иван Петрович покаялся, а спекуляцию отверг, как абсурдное обвинение: он антиквар, а не спекулянт ширпотреба и если тёща продает свои вещи на базаре, то это её дело и он не имеет к этому никакого отношения.
Следователь сказал, что суд разберется и предложил ему расписаться об ознакомлении с