перевела взгляд вниз, туда, где теснились дворики и красные черепичные крыши домов, выдающие ту же средиземноморскую экстравагантность, что и ее собственный дом. Слишком многое из того, что попадало в поле ее зрения, не замечалось из-за своей привычности. Но сейчас она заставила себя присмотреться, задуматься, и в результате округа, словно изменившись за то время, что она провела в дремоте, сделалась тусклой и постаревшей. Увидев ее такой, Бланш внезапно испытала почти непреодолимое желание оказаться где-нибудь далеко. Ей вдруг захотелось избавиться и от этого дома, и от этой комнаты, и от этого чувства, когда кажется, будто ты заживо похоронена в прошлом.
Все минувшие годы ее тянуло к этому старому дому по причинам исключительно сентиментальным. Бланш, в общем-то, и сама это понимала с самого начала. После аварии ей было до боли необходимо некое ощутимое подтверждение прошлого, когда она представляла собою нечто большее, – гораздо, гораздо большее – нежели жалкую, никому не нужную калеку, в которую превратилась. Тяга к дому означала тягу к прошлому, к тому самому прошлому, от которого ей сейчас так хотелось убежать. Бланш с торжественной решимостью тряхнула головой: она сделает это, она позвонит Берту Хэнли и попросит его выставить дом на продажу.
Берт оставался одной из немногих ниточек, все еще связывавших Бланш с внешним миром. Он был одним из трех партнеров управляющей компании, что вела финансовые дела Бланш. Именно Берт аккуратно и умело вложил заработанные ею деньги, так что проценты вложенной суммы все эти годы обеспечивали ей с Джейн вполне безбедную жизнь.
После того как случилась авария, Берт был уверен, что Бланш захочет продать дом. Тем сильнее он удивился, когда выяснилось, что это не так. Какие только резоны ни приводил он ей в пользу продажи: дом слишком велик, слишком дорог в содержании, его рыночная стоимость стремительно падает. К тому же, настаивал он, инвалид не может жить, как она, наверху, в мансарде – это слишком опасно, это чистое безумие. Тем не менее, столкнувшись с упрямым сопротивлением Бланш, он был вынужден в конце концов отступить.
– Когда-нибудь, – в изнеможении выдохнул Берт, – вы об этом пожалеете. Попомните мое слово, пожалеете!
После этого дела Бланш отошли на второй план, и о доме он больше не заговаривал. Вот уже два года, как Берт не поднимался на Хиллсайд-Террас, и с течением времени их с Бланш взаимоотношения постепенно свелись к обмену письмами и финансовыми документами, а также редким телефонным звонкам.
Ветерок шевелил кроны растущих прямо у дома высоких эвкалиптов. Одну ветку пригнуло к окну, листья, словно подвижные хрупкие пальцы, царапнули подоконник. Бланш улыбнулась собственной решимости: не позднее чем завтра, самое позднее послезавтра, она свяжется с Бертом и велит ему продать дом первому же желающему, за сколько получится. А она тем временем решит, где теперь жить, и об этом тоже надо посоветоваться с Бертом. Лучше всего – подальше от холмов, и дом пусть будет поменьше и поудобнее. Помимо