выдержал ее напор, опустошила его душу.
Мог ли он представить себе фарс – он пока еще не решался произнести слово «драма», – где бы гнусность соперничала с бестактностью?
Он всегда пытался проникнуть в суть каждого явления. В жизни женщин, пожалуй, зачастую больше фарса, чем драмы. Даже когда речь шла о его собственной жене – женщине, которую он, к своему великому сожалению, конечно, ценил выше других, – он не мог подавить в себе желания саркастически расхохотаться, вновь воспроизводя эпизоды драмы: объявляется давно забытая супруга, не узнает его и, мало того, собирается просить у него благословения, чтобы соединиться узами брака с новым возлюбленным. Его величество случай, как известно, не скупится на забавные проделки. Но здесь перейдены все границы. Должен ли он, Жоффрей де Пейрак, благословлять его? Благодарить его, быть может? Довериться этому забавному гримасничающему случаю, который только сейчас представил его глазам угасший призрак прекрасной любви, далекой молодости?
Ни ему, ни Анжелике не нужно такое возвращение в прошлое. Тогда к чему был сегодняшний разговор? И если она даже не хотела признать его, не проще ли отпустить свою бывшую жену к дорогому ее сердцу протестанту?
Дневной свет, пробившийся через порт, ослепил его с той же ранящей ясностью, как и эта очевидная мысль, мелькнувшая в его мозгу.
«Глупец! Чего ради ты пережил сто жизней, столько раз избежал смерти, если все еще скрываешь свою собственную правду от самого себя! Признайся, ты просто не мог отдать все на волю случая, потому что не перенес бы этого».
Охваченный гневом, он огляделся. Несколько измученных матросов спали в гамаках или на грубо сколоченных топчанах, расположенных под лафетами пушек, но порты были открыты, потому что на этой второй батарее, спрятанной в тесном трюме, не хватало воздуха. В этом рейсе ему пришлось разместить там часть команды, чтобы нижнюю палубу под полубаком предоставить пассажирам.
Время от времени в трюм через порты вплескивалась морская вода, и кто-нибудь из спящих бормотал сквозь сон ругательства.
Как раз примерно на уровне этого трюма проходила ватерлиния. Слышно было, как шумели и бились о борт волны. Через порты их можно было бы тронуть рукой, словно больших прирученных зверей.
Он подошел к одному из портов. Из-за близости моря день казался серо-зеленым.
Всегда такой внимательный по отношению к людям своего экипажа, Жоффрей де Пейрак сейчас словно не видел их. Длинные бледно-зеленые волны, перекатывающиеся в темноте, в которых то и дело проскальзывали льдины, неотвратимо вызывали в его памяти зеленые глаза, близость с которыми он пожелал отвергнуть.
«Нет, я не перенес бы этого! – повторил он. – Для этого нужно, чтобы она стала совсем безразлична мне… Значит, она мне не безразлична!..»
Признание, сделанное наконец самому себе, вряд ли поможет упростить ситуацию. Увидеть ясно не всегда означает