в чужие разговоры о делах, сам он при этом оставался каким-то загадочным, неясным и расплывчатым; и никто не мог предсказать, как он себя поведёт в следующую секунду. В последнее время Всадник стал срывать злость не на Эндре Эбхарде, не на сестре и не на членах Союза, а на мишенях, которыми он уставил весь двор и в которые отправлялся стрелять, как только у него портилось настроение. Он неизменно попадал в цель, что его расстраивало и злило, постоянные успехи ему надоедали, и он брался за что-нибудь другое. Вскоре, когда стрельба опротивела ему окончательно, он бросил своё ружьё, переоделся, наконец, из французской формы в мундир офицера войск внутреннего охранения Кеблоно и принялся бродить по городским улицам.
Те, кстати, немало изменились со времён имперского владычества.
Словно одержимый лихорадкой, Бирр возводил рухнувшие здания, ремонтировал устаревшие, переделывал пустующие особняки истреблённой знати под многоквартирные дома, расселял и благоустраивал голодающих отщепенцев, так радостно встретивших начало революции. Из тюрем были выпущены революционеры, а их место заняла надувшая губы имперская знать, которая вскоре накоротке познакомилась с эшафотом. Кузницы отлили новый вечевой колокол и повесили его на месте его предшественника, там, где имперцы водрузили флаг Авалории. Все враждебные типографии были наскоро переделаны на новый лад. Отверженные, прежде ночевавшие под открытым небом и носившие драные лохмотья, теперь ничем не выделялись из основной людской массы. Бирр и Городской совет, в число членов которого входили Ноули с Мартой, в ускоренном темпе работали над изменением свода законодательств, изданием новых эдиктов и накоплением денег для новой войны, которая не преминула бы разразиться.
Но пока всё было спокойно, и Ноули даже начал чувствовать, как в определённые моменты тревога его покидает. Он мог заметить что-то иное, кроме гнетущего его предчувствия великой битвы. И в эти краткие, но прелестные минуты и Марта тоже оттаивала, и они могли поговорить по душам.
Это был один из погожих дней начала осени, когда ещё неизвестно, стукнут завтра холода или тёплое блаженство продлится ещё мгновение. Жёлтые листья начали осыпаться с деревьев, но ветер был по-прежнему ласковым, словно нежно касающимся щеки и навевающим в уши рассказы о неких великих подвигах прошлого или лучших моментах из жизни…
Солнце лениво обливало своими лучами пустынную площадку на заднем дворе дворца самоуправления, и своевольные тени то прятались, то показывались вновь, то терялись среди шумящей листвы деревьев и ровно подстриженных кустарников. Там, в паре сотен метров за углом, не смолкали людские голоса: это многочисленные просители, слуги и аппарат правления республикой метались в своих делах и заботах. Вскоре должен был пробить час сиесты, и округа погрузилась бы в тишину. До этого времени Бирр старался успеть заняться как можно большим числом разных важных вещей, потому-то всё вокруг и растворялось в громкоголосой суете. Но здесь, на заднем дворе,