добраться до тех негодяев, что обижают брата.
– Но мы никогда не расставались, Ронуин, – сокрушенно бормотал Глинн. – Куда па тебя увозит? Почему я не могу поехать с тобой?
– Я должна многому научиться. Ты не можешь жить в Аббатстве милосердия. Это место только для женщин. Но когда я выйду замуж, то попрошу супруга позволить тебе приехать и жить с нами, Глинн. За пределами Ситрола лежит огромный мир. Судьба не предназначила тебе стать солдатом, подобно отцу. Но чему ты можешь выучиться здесь, в Ситроле? Никому не говори о том, что я тебе сказала, кроме Моргана и Гвилима. Я никогда не лгала тебе, братец, и обещаю, что пошлю за тобой, как только смогу. – Она поцеловала его в щеку и ласково столкнула с тюфяка. – Пойди на кухню и принеси мне одежду.
Глинн убежал, и Ронуин осталась в темноте. Ей отчего-то было не по себе. Сегодня она навсегда покинет свой дом, а значит, и владения отца. Что ждет ее в Англии? Увидит ли она и там зеленые холмы и залитые солнцем долины? Какой он, этот лорд, предназначенный ей в мужья? Понравится ли она ему? Но какое это имеет значение? На нее возложат важные обязанности, и она выполнит их, чтобы не опозорить отца.
Вернулся Глинн с вещами, и Ронуин залезла поглубже под шкуры, чтобы одеться. Потом вскочила, небрежно расчесала пальцами волосы, и натянула сапожки, поставленные Глинном возле тюфяка. Они немного жали – очевидно, ее ноги все еще растут.
Одернув тунику, Ронуин туго подпоясалась и сунула в ножны кинжал с костяной рукояткой.
Проснувшиеся мужчины спешили во двор. Гвилим принес котелок с овсянкой и принялся наливать ее в круглые корки караваев, мякиш из которых предварительно вынули. Ронуин сидела на своем обычном месте рядом с Глинном и молча жевала. Морган и Ллуэлин устроились выше, тихо беседуя. Время от времени они посматривали на нее, и Ронуин гадала, о чем они переговариваются. Должно быть, о ней. Остальные еще не совсем проснулись.
Наконец принц поднялся:
– Нам пора. Ронуин, ты готова? Где твои вещи?
– Мне нечего взять с собой, господин. Ты велел оставить оружие здесь.
Ллуэлин ап-Граффид взглянул на дочь, казавшуюся удивительно беззащитной и молодой. Она чисто вымыта, но теперь еще заметнее, что одежда выношена едва ли не до дыр и так же проста, как у любого солдата. Скромная коричневая туника делала лицо Ронуин совсем бледным, и на минуту ему стало стыдно, что он так мало думал о единственной дочери и приехал, лишь когда в этом возникла необходимость.
– Прощайся, девочка, – проворчал он, выходя из зала.
Воины столпились вокруг – это были мужчины, что вырастили и воспитали ее. Прерывающимися голосами они наставляли Ронуин быть хорошей девочкой и не забывать их. Желали доброй удачи и отходили по одному. А Морган ап-Оуэн, которого она любила больше всех, прошептал:
– Это твой дом. Я твой родственник. Если понадобится, я приеду.
Потом поцеловал ее в щеку и вывел во двор, где уже ожидали отец с братом.
Судя по красным глазам Глинна, тот плакал. Ронуин поспешно обняла его.
– Не