Лёша не чувствует себя обделённым.
– Конечно, я же вижу, как ему грустно, когда все кругом веселятся.
– Тогда не стесняйтесь и сами спросите Алёшку, как он к этому относится, – по доброму сказала Лёшина мама и её лицо вновь озарила заразительная улыбка.
Вера вернулась в класс и подошла к продолжавшему скучать в сторонке малышу.
– Ты очевидно расстроен из за того, что тебе не разрешают участвовать в таких прекрасных праздниках?
Лёша посмотрел снизу вверх большущими удивлёнными глазами на странную тётю и по ребячески восторженно произнес:
– Вы думаете, что десять минут, несколько кексов и песня – это и есть праздник? Приходите к нам домой, и увидите, что такое настоящий праздник!
Прыгун
«…из-за роста беззакония во многих охладеет любовь» (Матфея 24:12 ПНМ)
Николай Дмитриевич Васильков, поджарый старичок в затёртом сером пальто и вязаной шапочке с эмблемой ЦСКА, неспешно закрыл газетный киоск, проверил надёжность замков, слегка их подёргав, потом присел на скамейку и глубоко вздохнул. Было как-то не по себе, сердце покалывало, то ли на погоду, то ли из-за той сварливой покупательницы, которая возмущалась, что цена на её любимый журнал выросла почти вдвое.
Первый морозец, хрустевший под ногами замусоленным снегом, щипал крючковатый нос и впалые, морщинистые щёки. Редкие снежинки, словно тополиный пух, кружили над головой и не спешили опускаться на землю.
– Что-то подустал я сегодня, – пробормотал киоскёр, тяжело поднимаясь с холодной скамейки.
Ещё раз взглянув на рабочее место, Николай Дмитриевич, слегка прихрамывая, медленно побрёл к остановке трамвая по заиндевелой аллее. Оголённые ветки деревьев поскрипывали на ветру, мороз пробирался под одежду, сковывая тело ледяными объятиями. Взъерошенные воробьи, крикливо гомоня, что-то делили возле бетонной урны. Рыжий кот спрятался за скамейкой, высматривая ближайшего из них, явно рассчитывая на сытный ужин.
– Прыгун! – услышал Васильков хриплый голос из глубины парка, – Давай к нам, третьим будешь.
Метрах в ста от себя киоскер увидел толстого мужика с обвислым животом, выглядывающим из расстегнутой куртки неопределённого цвета. Тот махал рукой, показывая бутылку с темным содержимым внутри и цветастой наклейкой снаружи. Это был местный завсегдатай, по кличке Мордатый. Парк, по сути, был домом этого толстяка, так как другого у него не имелось. Мордатый стоял возле столика на детской площадке, рядом с плюгавым дедком в фетровой шляпе, нелепо смотрящейся на нём в морозный вечер. Николай Дмитриевич часто выпивал с добродушным толстяком, приглашая его погреться в киоск, но сейчас пить совсем не хотелось, поэтому, покачав головой, Васильков двинулся дальше в сторону остановки.
– Кто это? – спросил плюгавый, стуча зубами от холода.
– Кореш мой, здесь в киоске газетами торгует, – прохрипел Мордатый и налил вино в пластиковый стаканчик.
– А чё ты его Прыгуном назвал?
– Погоняло