два месяца между жизнью и смертью, гноящаяся рана в десять вершков поперек груди, лихорадка, бред, георгиевский крест из рук государя. И Ирина – всё время рядом. Предложить ей руку и сердце влюбленный ротмистр князь Оболенский так и не решился. Сначала сомневался, что выживет вообще, потом – из-за слабости: зачем, дескать, красавице калека? А когда поправился и прощался при выписке, просто не нашел нужных слов…
Сколько же лет прошло с тех пор? Тридцать пять…
Перешагнув порог, привычно поискал взглядом икону и не нашел. Перекрестился на самовар и без приглашения присел на лавку.
– Вот… пришел… – пояснил он очевидное.
– Что беспокоит? – заботливо спросила Ирина Васильевна, – Ноги?
– Да… По утрам – как неживые, немеют, а потом болят. И ходить устаю быстро…
– Ну, что ж, разувайтесь, Леонард Михайлович. Посмотрю!
Она наклонилась и ощупала ноги крепкими прохладными пальцами. Выпрямилась, вздохнула:
– Атеросклероз. Сужение сосудов.
– Это можно вылечить? – с надеждой спросил бывший ротмистр.
– Вылечить – нет, а облегчить и приостановить – можно. Растирку дам и обмотки специальные.
– Обмотки?!
– Ой, как их ещё по другому назвать… Онучи?
Оба засмеялись. Ирина встала и достала из сундука две полосы холста, вершков пять шириной и длиной в пол аршина, усеянные короткими шипами.
– Вот, накладывайте на ночь, сверху приматывайте обмотки. Утром разотрете ноги растиркой – и шерстяные чулки скорей надевайте, лучше, если из собачьей шерсти. Поможет!
– Спасибо! Я, вот, вам самогонки принес хорошей.
Ирина поставила бутыль на полку.
– Ещё настойку лимонника дам, по чайной ложке с чаем дважды в день.
Поллитровка с настойкой со стуком встала на стол.
– Пообедаем, Леонард Михайлович? Чем бог послал?
Лесник согласился.
За обедом он рассказал, как жил все эти годы, о житье под чужим именем, о семье.
– Так вы тоже у Александра Васильевича служили? – ахнула Ирина, – Как же мы с вами ни разу не пересеклись?
– Ну… вы же в санитарном поезде… А меня бог миловал, с шестнадцатого года – ни одной царапины!
Они помолчали. Затем Ирина, вздохнув, рассказала, как нашла зимовье и стала «бабкой».
– С двадцатого года здесь практикую. Люди ко мне тянутся, уважают.
– А семья, Ирина Васильевна? – неловко кашлянув, поинтересовался Леонард.
Сестра милосердия, а ныне «бабка» невесело рассмеялась:
– Нет, семьи нет и не было… Так, в девицах, и засохла!
Тема была слишком щекотливая, и несостоявшийся жених решил сменить её:
– Гляжу, икон у вас нет. Стесняюсь спросить… Вы атеистка?
– Нет. В Бога верю, как же без его помощи в моём деле, молюсь постоянно. А, вот, попам не верю.
– А что так? – поднял брови ротмистр.
– Да