Просто поверь.
Карим мне верит. Не может не верить. Ведь совсем недавно он получил настойку истинного любовня.
Зажмуривается, давит губами ягодку.
Я вздыхаю. Теперь он точно меня не бросит, что бы там ни твердили завистники. Не уйдет налево, как сулили мне в словах сглаза давнего. Ведь совесть – не любовь, из души так просто не выжжешь.
– Дурные вести. Дурные. Урожая может и не быть, – говорит жрец. Лицо старца мрачно, взгляд цепко ползает по лицам прихожан. Все отворачиваются, боятся.
– Нужна жертва. Чтобы поняли боги – не просто так нам жатва дается. Не бездумно ждем милостей от Большого мира, а просим от всей души. От всего сердца. От всей жизни.
Воины подходят к одной из ведьм. Старец задумчиво качает головой.
Ведьма бледнеет.
Раздается кашель. И сбивчивый шепот, что звучит в церковной тишине громче, чем пронзительный птичий крик на заре.
Проклятая совесть! Никогда не знаешь, каким боком вылезет. Вот и вылезло. Плод маленький, аленький. А кровью большой обернется.
– Толку от нее. Боги пресытились злом, – выдавливает из себя Карим.
Старец внимательно смотрит на охотника. Лучшего охотника поселения. Бывшего лучшего охотника. Бывшего…
Карим боится посмотреть на меня.
– Меня берите, – медленно произносит он.
Эх, ягода-совесть. Редкий для наших мест росток, замешанный с любовным зельем, приносит страшные плоды.
Ладони воинов падают на плечи охотника. Тот бледен, но слово произнесено.
– Боги желают этой жертвы, – провозглашает жрец.
Невидящим взглядом смотрю, как уводят моего мужа. Не могу поверить в происходящее, не могу принять его, не верю – ведь все толченые корешки веровника достались другим.
В груди только жалкий жалобный клекот. И бессилие.
Затем бессилие сменяется злостью и отчаянием. Теми, что долгое время старательно взращивалось на моих грядках. Но моя ли в том вина?
Проклинаю большой мир. Жреца. Поселенцев. Себя.
– Ступай, дитя мое, боги сделали свой выбор, – говорит жрец тихо, но с силой в голосе.
Послушно разворачиваюсь и ухожу.
На деревянных ногах возвращаюсь домой. Больше мне идти некуда.
Окидываю ненавидящим взглядом ростки. Злоба, ненависть, зависть, недоверие. Нежная поросль побегов, ломкие хрупкие шипы. Ядовитые цветки подлости и мести доверчиво тянут ко мне лепестки. Что-то шепчут липкими тонкими голосами…
Я слишком долго выращивала то, чему в жизни нашего мира не должно быть места. А уж тем более – в моей жизни. В нашей.
Закрываю глаза. На внутренней стороне век пляшут огненные всполохи. Мольба, ужас и боль. Жуткая, чудовищная боль. И новые, свежие царапины на столбе.
Тело изгибается, бьется в конвульсиях.
Толпа вокруг затихла.
Еще я вижу жреца. Подлая, мерзкая старая лиса.
Боги! Невидимые сущности, что управляют мирами и пожирают все подряд, хорошее и плохое!
Будет вам засев.
Я травница.