поспать мне Холечек не дал.
– Вон смотрите, Штефан, как раз то, о чем я вам говорил, – больно ткнул он меня локтем в бок.
Я разлепил глаза, глядя туда, куда указывала рука старшего санитара. Внизу в одном из кратеров лежал расколотый надвое серебряный диск с бортовым номером тридцать два, начертанным красной, светящейся в полумраке краской на корпусе дисколета. Разбитая вдребезги кабина, два пассажирских кресла, вырванные из кабины, зарылись в лунную пыль, рядом валялись еще какие-то вещи, выброшенные при ударе. Из самого корпуса, как части скелета, торчат в разные стороны разорванные трубопроводы.
– Да, печальное зрелище. Жертвы были?
– Пять человек – семья с двумя детьми и пилот. Люди зафрахтовали дисколет, хотели своим детям Луну показать такой, как она есть. Двигатели отказали – и вот итог.
– Давно это случилось?
– Да где-то уже как с полгода назад.
– А почему дисколет не убирают?
– А зачем? Аппарат восстановлению не подлежит, а транспортировка и утилизация слишком дорогое удовольствие, оно того не стоит.
– Ясно, – сказал я, провожая обломки взглядом.
– Штефан, вы ведь не завтракали. Хотите есть?
– Если честно, не отказался бы.
– Вот возьмите, – порывшись левой рукой в своей сумке, он достал термос с кофе и сверток с бутербродами.
Я открыл крышку термоса. Легкий дымок вместе с потрясным ароматом горячего, недавно заваренного кофе поплыл по кабине. Налив дымящегося напитка в кружку, предложил Холечеку:
– Петер, вы будете?
– Нет, Штефан, спасибо, не хочу. Сегодня утром я очень плотно позавтракал, а вы ешьте, пожалуйста, не стесняйтесь.
Развернув промасленную бумагу свертка, я обнаружил в нем бутерброды – белый пшеничный хлеб щедро намазан желтым сливочным маслом, сверху на свежайшем рассыпчатом хлебушке возлегали тоненькие ломтики розовой, слегка подкопченной ветчины. Пальцы, державшие бутерброд, сразу стали жирными. Аромат непередаваемый. Я чуть не подавился собственной слюной. Не в силах больше сдерживаться, я вгрызся в это великолепие, откусив большой кусок.
М-м-м… боже, как вкусно. Так, теперь глоток горячего, обжигающего натурального кофе, чтобы все лучше проскакивало в желудок, как можно быстрее минуя пищевод. Великолепно! Нет, бог точно есть, и уверяю вас, ради таких моментов стоит жить.
– Откуда такое великолепие? – спрашиваю я Петера с набитым ртом.
– Контрабанда с Олерона, – улыбаясь отвечает он.
– Просто невероятная вкуснотища. Я, честно говоря, в столовке вашей клиники чуть вконец не отощал и уже совсем перестал верить в чудеса кулинарии. Еще немного, и я стал бы кулинарным атеистом. Спасибо, Петер, вы просто возродили меня к жизни.
Я так увлекся, что не заметил, как на бумаге остался сиротливо лежать только один, последний бутерброд. Мне стало очень стыдно за себя, что я такой оглоед.
– Извините