числящегося на учете госземимущества сельскохозяйственного назначения».15
Избранная живая жертва изрядно запылившихся архивов, летописей, запечатленных хроник отечественной истории, чувствую себя здесь и сейчас знатным вельможей, удостоенным величайшего богатства – способности знать и хранить. И бесконечно приумножать собственные кладовые золотом вновь открывающихся фактов. Обуреваем и новой идеей, точнее мыслью – «когда-нибудь внук мой пытливый…».
Кстати, обернемся чуток назад…
К истории Ивана Болотникова (крестьянское восстание во времена царствования Василия Шуйского)1617
Смута
Вступивши на престол (1606 г.), Шуйский целовал крест, что ему, «не осудя истинным судом с боярами своими, никого смерти не предавать, вотчин, двор и имения у братьев, жены и детей преступника не отнимать, если они не виноваты, доносов ложных не слушать, но исследовать всякое дело как можно обстоятельнее, а ложных доносчиков казнить, смотря по вине, какую возвели на другого». Разослана была по областям грамота от имени бояр и всех людей московских с известием о гибели Лжедимитрия и возведении на престол Шуйского. В этой грамоте говорилось, что Гришка Отрепьев овладел царством с бесовской помощью, всех людей прельстил чернокнижеством.
Но эта странная грамота могла произвести только недоумение в жителях областей: недавно извещали их из Москвы, Годунов18 свергнут истинным царем Димитрием19; теперь уверяют, что этот Димитрий был обманщик, злодей, еретик и чернокнижник; объявляют, что он погиб за свое злодейство; но как погиб – это остается тайной. Объявляют, что избран новый царь; но и кем? – неизвестно; советные люди из областей не участвовали в избрании Шуйского: новый царь сел на престол тайком земли, с нарушением формы уже священной, по которой царь, по наследству вступающий на престол, должен был выбираться по совету всей земли, а не одних москвичей. Таким образом, известительная грамота Шуйского порождала только неудовольствие и недоверчивость; не доверяя человеку, который без ведома всех сел на престол, не знали, кому теперь верить, и наступило смутное время».
Историю Ивана Болотникова, вождя первого крестьянского восстания на Руси, впервые услышал из уст школьной учительницы. И не так была занимательна канва исторических событий, как то обстоятельство, что главную (одну из главных) ролей в ней играл мой однофамилец. После урока одноклассники задергали намеками и прямыми насмешками: не дед ли, мол, этот вождь Иван, не прадед ли… Признаться, это раздражало. И урок истории запомнился именно обидой, что это случилось со мной – однофамильцем… Но что я узнал об Иване Исаевиче из урока? Помнится – только то, что был вождем… И куцее знание это, времена всплывающее из школьного опыта, не обрастало по жизни деталями, не обогащало меня новыми подробностями.