сзади. Что-то очень мощное взорвалось, красноармеец больно ударился, рухнув на спину и прокатившись по полу несколько метров. Он открыл глаза. Котов также лежал неподвижно, Крамского и след простыл. Затем появилась ослепительная вспышка, как будто родилась сверхновая звезда. Уши бойца заложило. Перекатившись, он провалился в ближайшее неглубокое пространство и потерял сознание.
А колёса продолжали неумолимо грохотать.
Глава вторая
Казалось, что, замолчав, старый воитель заснул.
– Ну а что было дальше-то, Станислав Константинович? – нетерпеливо спросил Рома.
– А, что? – ветеран как будто проснулся и, открыв глаза, продолжил. – Да, с «Красной стрелы» выбрались мы тогда. Шестьдесят шестой всё-таки бабахнул, и наш вагон развалился на части. Все, кто находились сзади нас в конце эшелона, погибли: там всё сошло с рельсов, – снова погрустнев, вздохнул Богатырев. – Котов тоже умер: у него из-за взрывной волны разрыв печени случился. В общем, недолго он ещё прожил. А Крамского потом в Крым отправят. Хотя нет, стоп, Крым – это ругательное слово, – отмахнулся старый воин. – А вот Таврия, Таврида – это красивые названия для этого полуострова… Хм, так что со старшиной-то? Старшину моего в Тавриду отправили, да. Там он и пал при обороне Севастополя.
К остановке подъехал еще один жёлтый троллейбус. Однако на этот раз Станислав Константинович никуда не хотел уезжать. Ему грело душу тепло от ощущения того, что он нужен определённым людям, и те готовы его внимательно слушать, не перебивая.
– С разваливающейся «Красной стрелы» пересели мы тогда на «Труженика октября», – продолжил ветеран. – «Труженик» доехал до линии фронта уже без происшествий. Там держались мы около малоизвестного посёлка совсем немного. Настреляться я успел вдоволь в те дни, ей-богу. Подобная практика лучше любой тренировки была. Меня кое-как ещё до ефрейтора повысили за отстреленные немецкие головы и пару подбитых бронемашин. А потом началось самое страшное – отступление. Бросали оружие, технику, документацию, раненых – бросали всё. Неразбериха была страшнейшая, бедлам, бедлам, бедлам. И где ж, товарищ Сталин, ваш треклятый пакт о ненападении? – саркастически улыбнулся Богатырёв. – Где ваша «нейтральная» нацистская Германия?
– Советско-германская дружба! – ухмыльнулся Доброградский.
– А я, когда мы уезжали, точнее, спасались бегством, – поёжился Станислав Константинович, – что-то ляпнул, проезжая в грязной, запачканной повозке, что только русское национальное государство, а не большевицкое могло адекватно отразить агрессию со стороны зарвавшихся немцев. Я сам ещё не знал, что это за русское национальное государство. Империя ли или республика… Лишь потом с годами я осознал, какая это должна быть мощная структура, верная и полезная. Только некому её было выстраивать. Собственного государя мы убили в мерзком подвале.
– На вас не настучали? – удивился Рома.
– Может