мой пикантный «молочный план» должен был ловить максимум света. Чтобы достичь подобного эффекта, мне пришлось повесить зеркало прямо на ручку рамы окна: весь простенок был перекрыт мебелью. Ради попадания в зеркало лицом, приходилось приседать. Приседала. Но уже – залитая светом, как подготовленный холст.
Подрисовывая однажды на этом «холсте» глаза, я увидела, что дверь, которая отражалась в зеркале, медленно открылась. «Сквозняк!» – дошло до меня сразу. Еще не боявшаяся сквозняков, я невозмутимо продолжала рисовать наслюненным карандашом черную линию на верхнем веке.
Но дверь продолжала открываться – медленно, как в триллере. Я пригляделась, не поворачиваясь, и увидела вползающую между дверью и косяком темную, всклоченную голову соседа Сашки.
– Почему без стука? – повысила я голос по типу строгой Раи, разворачиваясь к незваному гостю.
И тут же потеряла на некоторое время дар речи. Сашка, уже пробравшийся в комнату весь, стоял на фоне двери, в чем его родила мама! Что ни на есть голый. И босой. Одна густая шевелюра с обильной проседью мало отвлекала от выразительной части тела ниже пояса, которую он даже не прикрывал. Она болталась безобидно. Смотрел Сашка мне прямо в лицо – доверчиво, я бы даже сказала, кротко. Словно одет был с иголочки. В смокинге и бабочке. Нет, неправильно – в джинсовом костюме, по причине полной, демократичной раскованности.
Стараясь ничем меня не обидеть, он произнес буднично, но, четко выговаривая слова:
– У тебя спичек не найдется?
И улыбнулся – чисто, как дитя.
Если честно, меня уже было не испугать обнаженным мужским торсом. Но чтобы вот так, без подготовки, без видимых причин и без тени смущения? Не извинившись? Ну, знаете…
Мою оторопь отлично дополнял один накрашенный, округлившийся до предела глаз. Возмутиться не получалось. Сашка всегда так искренне уступал мне место в проходах, так уважительно со мной здоровался, так часто проявлял бесполое ко мне отношение, что заподозрить его в наглой выходке, а тем более в посягательстве на меня, как на женщину, было вообще не к месту. На его мятом лице читалась лишь реальная нужда в спичках.
– Саша! – только и смогла воскликнуть я тоном, призывающим его иметь совесть, взять себя в руки и все такое прочее. Видимо, для пущей убедительности призыва, я глазами указала соседу на область его причинного места, стараясь все-таки особо на нем внимания не заострять. У меня получилось! Сашка тоже глянул в низы своего живота…
Теперь глаза округлились у него. Но как! Он страшно воззрился сначала на меня, потом конвульсивно опять туда, куда я посмотреть боялась, воскликнул: «Е… тить!» – и, схватив всё свое невинное «хозяйство» в обе пригоршни, боком, как краб, ускакал восвояси.
Тут меня накрыло волной второго шока: вот ведь до чего может допиться человек! До полного ощущения, что на нем и трусы, и майка,