на любое наказание, лишь бы не высылка. Только вот доверия ему не было ни у кого, а рисковать мы не имели права. Только Алина беспомощно оглядывалась, лихорадочно сжимая пальцы сцепленных ладоней, открывала рот, чтобы что-то сказать, возможно, в защиту обречённого, и тут же закрывала. Она побледнела, ей явно было дурно, врачу, который своим решением приговорил человека к заражению распространившимися на поверхности вирусами. Но это было неизбежно. Кузьмин поморщился, глядя на мокрый табурет, и крикнул вслед охранникам:
– Молодые люди. Принесите, пожалуйста, другой стул! – и, уже глядя на закрывшуюся дверь, пробормотал, – А этот следует в моечную потом отправить.
Когда привели второго задержанного, следом за ним в комнату ворвалась воющая пожилая женщина. В сбившемся набок платке, с разорванным воротом платья, растрёпанная, она изо всех сил цеплялась за коренастого смуглого парня и пыталась отталкивать то Мельника, то Ниязова. Завывания периодически меняли тональность, становились прерывистыми, преходящими в стоны, особенно когда она напрягала все свои невеликие силы, чтобы хоть как-то изменить ситуацию. Из коридора в помещение метнулись Арсен с Никитой, и бережно под локти вывели женщину, которая в коридоре вдруг словно лишилась костей и обвисла на руках бойцов, заваливаясь вперёд. Теперь уже не выдержала Алина и кинулась прочь из комнаты, крикнув, чтобы продолжали без неё. Дверь закрылась, отсекая нас от дальнейших событий.
– Итак, Музаффар, – Кузьмин был спокоен, словно ничего не произошло, – Вы видите, до чего довели свою мать недавними действиями? Понимаете, что ваша ошибка может стоить ей жизни? Хорошо, если сейчас врачебная помощь даст положительный результат.
– Моя ошибка в том, что я не довёл начатое до конца. – Заключённый смотрел на нас зло, с ненавистью. – Если бы я сделал задуманное, я бы обеспечил самые лучшие условия для моей матери. Но вам помогал Шайтан, будьте вы прокляты. Зря Рахматулла не разрешил мне сделать пояс шахида, тогда при неудаче мы с матерью вознеслись бы в Рай.
– Даже так? – Кузьмин побледнел, брови его взметнулись вверх, собирая кожу на лбу глубокими морщинами. – Ну, в таком случае решение может быть только одно, ни о каких исправительных работах не может быть и речи. И, я думаю, все со мной согласятся.
Молчание послужило ответом юристу, несогласных не нашлось, возражать никто не стал. Преступника увели. Когда открылась дверь, пропуская его, Музаффар начал беспокойно озираться, но его никто не встречал. Понурив голову, парень пошёл между конвоирами. Следующим привели худощавого юношу, которого явственно трясло, когда он сел на табурет. Я даже обеспокоился, не пришлось бы и второй выносить для мытья, этак стульев не напасёшься. Одетый по последней моде, в коротковатые штаны, спортивную финку и тапочки на босу ногу, молодой человек смотрел в пол, и мы видели только его коротко стриженую макушку.
– Ну-с, Хусниддин, что вы можете сказать в своё оправдание? – юрист наслаждался процессом, видимо, всегда мечтал работать