– за сто пятьдесят… А мы с Коляном говорим – ладно, хозяйка. Хорошо. Пусть будет за сто пятьдесят. Но тогда с тебя – причитается…
Крылов заходит в квартиру. Весь её холл по периметру заставлен мешками и картонными коробками, перевязанными шпагатом. Прямо посреди холла, на расстеленных газетах, высится метровая гора картошки, густо опутанная водянисто-белесыми стеблями. Рядом на табуретке сидит мать – в своём старом медицинском халате, в марлевой маске в пол-лица и резиновых перчатках. Она методично выуживает из горы очередной проросший клубень, молниеносным круговым движением освобождает его от побегов и – ррраз-два! Очищенная картофелина падает влево, в широко раскрытый мешок, а оторванные стебли с комочками сухой земли – вправо, в мусорное ведро. Из дверного проёма, соединяющего гостиную с холлом, разносится ехидный голос сатирика Задорнова:
"…Меня наши продавщицы просто восхищают… Нет, серьёзно! Они как будто в одном ПТУ учились, где им все ненужные органы удалили, включая мозг. Вот я вчера захожу в арбатский гастроном и спрашиваю: скажите, девушка, а что у вас есть в продаже? Она отвечает: спички. И всё? И всё. А они свежие? И она начинает думать, как отреагировать… Зато остальной наш народ – ну ведь гений просто! Самородок на самородке сидит и самородком погоняет… Нет, вы зря смеётесь! Вот я недавно с американцами общался и рассказывал, что у нас на рынках теперь лампочки перегоревшие продают, по гривеннику штука. Так американцы всё никак понять не могли – зачем?! А затем, говорю, что приходите вы, к примеру, в гости и отправляетесь в ванную руки мыть, как культурный человек. А там спокойненько вывинчиваете хозяйскую лампочку, заменяете её перегоревшей, купленной на рынке, и кричите хозяевам: эй, ребята, а у вас тут лампочка перегорела… Ну ведь гениально, да?!.. А один мой знакомый, когда в гости приходит, он специально пиджак не снимает. Чтоб потом зайти в туалет и пол-рулона туалетной бумаги себе на руку намотать и домой принести… Круто, да? Ажжж мурашки по коже!.."
– Ой, Алёша!
Мать поворачивается к нему и подставляет щеку.
– Целуй мамочку крепко.
Крылов наклоняется и неловко чмокает её поверх марлевой маски, серой от пыли.
– Ты видишь, Алёша, что с картошкой-то делается? Как она проросла при комнатной температуре? Мы с Пашей хотели её на балкон вынести, а потом испугались, что помёрзнет. Морозы-то ещё – ого-го! Вот я ему и говорю: давай-ка плотников из ДЭЗа вызовем, чтоб кладовку пристроили за мусоропроводом. Там всё-таки попрохладней, чем в квартире… Ты раздевайся, Алёша, раздевайся! Отдохни, телевизор посмотри. А я скоро закруглюсь и яишницы пожарю. Или картошечки отварю со скумбрией…
– Да нет, мам, спасибо. Я ненадолго. Мне завтра лететь, ты знаешь… Ты лучше вот чего скажи: моя одежда где хранится? Туфли, там, брюки летние с рубашками. Я ведь за ними приехал… И ещё: вы мои талоны на водку отоварили? Мне бы пару бутылок взять с собой, чтоб не с пустыми руками. Ну, и икры баночку, если можно…
Мать оборачивается к гостиной:
– Паш,