из ближайших домов.
Пётр Иванович, на этот раз, оделся в хороший чёрный костюм тройку и блестящие хромовой кожи сапоги. Коричневую рубашку он застегнул на все пуговицы и периодически проверяет, не нарушена ли строгость в его траурно-парадном наряде. Всё было в полном порядке. Не хватало лишь галстука.
Женщины о чём-то шепчутся, боязливо поглядывают на группу немецких солдат, стоящих около дома Фроловых. Выглядят они вполне буднично. Лишь чёрные платки напоминают об их скорби по погибшим.
Яков Шилкин, окинув мрачным взглядом убранство гробов, сказал:
– Ну, пора, Филимоновна! Прощаемся!
Фроловы отошли от гробов, помолчали, и начали громко рыдать, голося и причитая. Похоронный плач сопровождался текстом, разобрать который было не возможно. Все кроме Василия принялись креститься.
Немецкие солдаты, услышав женские голоса, подошли ближе и стали наблюдать за происходящим.
Минут через пять женщины «угомонились». Яков и все присутствующие, поочерёдно, подошли к покойникам и проявили к ним последние знаки внимания.
Василий накрыл гробы тяжёлыми крышками и старательно закрепил их гвоздями.
Опускали гробы втроём. Яков и Пётр Иванович держали концы длинного полотенца у головы, а Василий, один, у ног покойников.
Кусочки земли глухо простучали по гробовым крышкам.
Василий, откашлявшись, принялся шустро работать лопатой, засыпая могилу. Яков Шилкин и Пётр Иванович помогали ему. Женщины тихо переговаривались, периодически промокая глаза платочками.
Солдаты, стоявшие метрах в пяти сзади, обнажили головы, и некоторые из них перекрестились.
Василий поднял с земли крест, сделанный из дубовых брусков, утопил в мягкую глину, в ногах погребённых, и стал насыпать могильный холмик. Закончив дело, облагородил его, придав вид аккуратного прямоугольника. И, наконец, вдавливая в землю черенок лопаты, изобразил на глинистой поверхности могилы ещё один православный знак.
Анастасия Филимоновна постелила на холмике вышитое полотенце и поставила на него фарфоровую тарелку. Таня достала из стоящей рядом сумки три стаканчика, в которые Пётр Иванович налил из большой бутыли мутной жидкости. Два стакана поставили на тарелку. Сверху Яков положил по куску чёрного хлеба. Третий стакан пошёл по кругу. Мужчины и женщины выпили, не произнося ни слова. Закусили холодными блинами. Сладкими, совершенно неподходящими под горькую, со специфическим запахом самогонку.
Солдаты ушли незаметно.
Небо над Грачёвкой постепенно стало серым. Подул влажный холодный ветер. Заканчивалось «бабье лето».
Яков Шилкин, Пётр Иванович и Василий подобрали лопаты и направились в деревню. Поднявшись на холмик возле дома Фроловых, они приостановились и ещё раз взглянули на одинокую могилу, на старую ель – единственное украшение приюта отважных воинов. Подождали идущих следом женщин, оценили печальным взглядом мрачнеющее с каждой минутой небо и повреждённую немецким снарядом