мам, – ответил он, различив, наконец, стройный, худощавый силуэт родного человека. – Где ты была?
– У соседки. Прости, она меня задержала.
«Конечно же, она!» – мысленно пронеслось у юноши. – «Ты никогда не виновата!»
– Ну, как прошел день? – продолжала мать, слегка погладив сына по голове, как вернувшегося с гулянки любимого котенка.
– Все как обычно, не беспокойся.
– С кем-нибудь уже познакомился?
– Конечно.
– И?
– Что и? Первый день! – фыркнул Дин. – Мам, какие тут могут быть «и»?
– Почему ты такой раздраженный, я же извинилась!? – удивленно выпалила мать. – Ты так долго меня ждал?
– Минут десять, – смягчился Дин, пытаясь выжать улыбку, получившуюся чересчур натянутой и неестественной.
– Значит, есть сильно хочешь. Мужчины почему-то всегда ведут себя очень грубо, когда есть хотят.
– А женщины разве нет?
– Ну, мы многое стерпим и виду не покажем.
– Да уж, это точно. Порою невозможно определить, что вы на самом деле чувствуете, думаете, или хотите, – проворчал сын.
– Ох, ох, ох, – передразнила мать. – Какие речи!
Дверь открылась, и Дин сразу же пошел наверх к себе в комнату, чтобы переодеться и избавиться от ненавистной яркой белой рубашки, так как презирал излишний лоск в любом его проявлении.
– Не задерживайся там, и руки вымыть не забудь! – раздался позади повелительный женский голос.
В темно-зеленой футболке, тертых джинсах и кроссовках, с липучками вместо шнурков, Дин появился на кухне и, не отвлекаясь на пустые разговоры, быстро проглотил поданный обед из первого и второго, залпом опорожнил стакан с ананасовым соком, затем сложил тарелки пирамидой и отнес в раковину. А мать в это время только заканчивала с супом.
– Ты была в магазине? – полюбопытствовал Дин.
Женщина неохотно кивнула, будто выходя из какого-то загадочного раздумья, и медленно проговорила:
– В холодильнике есть мороженое, хочешь?
На сей раз кивнул юноша, только бодрее. Он мигом раскрыл холодильник и разочарованно причмокнул:
– Большое ведерко…
– Съешь до половины, остальное оставишь мне, – ответила мать. – Сама не знаю, почему я такое купила.
– Пока ем, оно растает.
– А я его снова заморожу.
Последняя фраза матери убедила сына подцепить ногтями крышку и сдернуть ее словно маску с, показавшейся за ней, бледной рожицы, расписанной клубничными разводами по образу индейского камуфляжа. Ткнув десертной ложкой промеж привидевшихся глаз, Дин вышел на крыльцо и вернулся с забытыми там учебниками.
– На улице слишком жарко, пойду к себе, – бросил он и, получив еще более затяжной материнский кивок, ловко вбежал по ступеням на второй этаж.
Комната Дина, или как ее называли родители – детская комната, больше напоминала едва