страшно, заверни его, положи его матери на грудь, – звучал голос Агнес, заставляя Вебера повиноваться.
– Анечка, – Аланд улыбался, лицо его светилось незнакомой мягкой улыбкой – Вебер никогда не видел на его лице этого выражения. – Роскошный парень, Рудольф, не вздумай с ним в руках падать в обморок.
Вебер, словно его вышибло из тела, чувствовал не себя собой, он чувствовал то, что ощущал его сын, которого он держал в руках, чувствовал внезапно разверзнувшиеся бездны незнакомых пространств после замкнутого пространства, где он недавно еще находился. Чувствовал, что больше нет равновесия, нет опоры, нет ничего привычного, и восхищенно любовался паникой маленького человека, самого беззащитного, самого дорогого, до оторопи любимого, делающего свое самое большое открытие в жизни – открывающего новый мир. Вебер не мог выпустить сына из рук, прислонял к себе драгоценный сверток, целовал не прикрытый тканью голый лобик, височки, чуть покрытые нежным белесым пухом, слушая чуть утихающий и вновь набирающий силы крик, как наивысшую музыку творения.
– Я думала, что рожать так больно, – улыбалась Анечка. – Не так и больно, вполне терпимо…
Аланд вместо Вебера сидел у нее в изголовье, гладил ее лоб и волосы.
– Спасибо тебе, моя дорогая. Рудольф, дай мне внука, хватит на него задыхаться, дай нам с Анечкой взглянуть на него… Иди лучше поблагодари свою жену, отдай его мне. Что ты все шумишь? Напугался? Уже все хорошо. Наш, наш…
Лицо Аланда так и светилось, и Веберу вспомнилось, как он видел, сам видел, свечение глаз Аланда, когда тот впервые склонился над ним. Малыш притих, глазки щурились на свет – он тоже видит?
Вебер с удивлением видел совсем незнакомую улыбку жены, так, наверное, улыбаются Ангелы, завершившие нелегкую, угодную Богу работу.
В соседней комнате зазвучали приглушенные голоса: Карл, Гейнц, Кох, Анна-Мария, – все здесь. Аланд прицыкнул на них, чтоб те не появлялись в этой комнате, что ребёнка им покажут потом.
– Да покажите же!
Гейнц через полминуты, путаясь в рукавах халата, благоухая мылом, был в комнате и протягивал руки к ребенку, бледный от волнения.
– …Бог мой! Какой страшный! Вебер, только от тебя могло родиться такое чудовище! – воскликнул Гейнц. – Даже красота фрау Анны не спасла это красномордое, несчастное, орущее существо… Что, сам себя испугался? Что ж ты орешь так? Решил всё зараз выплакать?..
– Он не плачет… Он кричит, – ревниво ответил Вебер, пытаясь забрать сына у Гейнца. – Сам ты чудовище красномордое…
– Не ругайся при детях, Вебер. Если он еще кроме твоей внешности унаследует твои роскошные манеры – это будет кошмар, я не виноват, что на картинах младенцев рисуют совсем другими, я не был готов такое увидеть… Иди ко мне, мое маленькое страшилище… Я привыкну, ты не плачь, я тебя и таким любить буду, что поделаешь…
Анечка улыбалась, слушая серьезный монолог Гейнца и яростно-тихие возражения Вебера.
– Сам ты страшилище! Отдай…
– Иди к лешему, Вебер, это мой племянник.