надо чем-то выхаживать. Как тебя кормили – я и смотреть не пытался, она все одна. Аню не пускала, потому что это нельзя было видеть. Попробуй немного поесть, сыр и хлеб, я гостей не ждал. Удивился, что Агнес с утра трубки убрала, она время от времени их меняла – думал, что за новыми поехала, она-то знает, что ты воскрес, это я ничего не чувствую и не понимаю. Сейчас, чай чуть остынет…
– Я там графин разбил и хлеб весь просыпал…
– Какой еще графин? Ты что, не в себе?
– Там стоял графин, я попил, но графин не удержал, и хлеб в деревянной чашке уронил, надо бы там прибрать, а то стекла, вода…
– Какой графин, Вебер? У тебя и через трубки не сразу пошло. Тебя с того света достали, ты не понимаешь? Не было там ничего. Я заходил час назад.
– Там органа нет.
– Потому что он у тебя дома.
– Дома? Мне дворец построили?
– Именно. А ты тут черт знает чем занимался. Дом твой за корпусом Аланда, и дома Абеля, Коха тоже. Венцелю у нас с тобой наверху, где раньше закрытые комнаты были, я туда не ходил никогда. Аланд давно ему сделал комнаты, видимо, сразу его к нам планировал… Аланд всех тут собрать решил, дворцы поставил, а ты? Только себе ничего не отстроил, даже лаборатории Абеля снова восстановил, у самого так две комнаты и остались, им с Агнес хватит.
Вебер медленно отпивал чай, в тело пошло тепло, смотрел на огонь.
– Гейнц, пойдем все-таки уберем стекла с пола. Агнес придет – неудобно…
– Хорошо, сходим, но там нет ничего, Вебер. Опять что ли у Бенедикто гулял?
– Я не видел его. Я ничего не помню, это было как смерть, мне еще не по себе. Ты начал играть?
– Приходится… Клавесин Венцелю почти доделал, пишу, читаю лекции – слава Богу, их не много, с Венцелем приходится много заниматься. Его на другой день после всей вашей заварухи инсульт разбил, он психовал из-за тебя. Как ты мог вообще такое подумать о нем, о своей жене. Хорошо, Гаусгоффер тебя на поруки взял, тебя сразу отпустили, там бы ты в ту же ночь Богу душу отдал. Если бы Венцель не нервничал, все бы обошлось, а его до небес взвинчивало, насколько он не мог тебя понять. Двадцать два года – инсульт. У него рука была парализована, ногу за собой месяц еще волочил. Ты такой молодец, фенрих, что и рассказать нельзя. Агнес его привела в порядок, только рука быстро не восстанавливается. Играет, но ему пришлось поработать, чтобы до прежнего уровня дойти. Его бы в медитацию засадить, а он как черт ладана всего этого боится. Скорей бы Аланд вернулся. Он бы его собрал и тебя бы взгрел, дурака, как следует.
– Так все здесь?
– Здесь. Квартиры продали.
– И Аланда? У него же был там его дом…
– Фантики это все, его дом – это Агнес. Они это понимают. Тебе нужен дом – тебе его отстроили, лишь бы тебе это помогло, а им ничего не нужно. Тебя надо было на что-то выхаживать, Венцеля, строить, гасить неустойки. Аланда нет – и все посыпалось. Я все зову его, только я по-вашему не умею, давно бы приехал, если бы он меня слышал. Анна-Мария с Агнес все это как-то улаживают, я вертелся, с работой, с тобой, с Венцелем, с Алькой. Честно говоря, за женой твоей