позвони мне, играть, надеюсь, ты разучился. Цифры хоть не забыл?
– Зачем вы так говорите? Зачем вы приехали?!
– Напомнили мне про тебя, дурака, я снов не вижу, а тут приснился Аланд – где-то мы с ним, как в молодости, ночуем в джунглях у костра, и он мне про тебя говорит, сходи, пни его с постели, а то, и правда, ходить разучится. Может, попробуем, Клеменс? Не будешь возражать, Вебер, если я выполню просьбу твоего генерала?
– Что вы делаете?!
Гаусгоффер под мышки потянул Вебера с постели.
– Хуже не будет, Вебер, ты не переживай, повалишься, поднимем. Упирайся ногами, сейчас отпущу. Тяжелый, как бронепоезд. Стой, тебе говорят. Я сейчас, как мессия, тебе матрасом по башке, и иди, куда хочется.
– Господин генерал! Перестаньте!
– Клеменс, подстрахуй, я его отпускаю.
– Да подождите же вы… Я не могу упереться! Я же не стою.
– А ты стой.
– У меня голова кружится…
– Сейчас кофейку попьешь, когда до кресла доползешь. Отпускаю, Вебер. Я серьезно тебе говорю, стой. Как ты это делал раньше? Забыл – вспоминай. Ты ж без ног не то что ходил – ты еще и по полигону бегал, барьеры брал, лупил всех направо – налево своими бесчувственными ногами. Я бы сам не стал над тобой это творить, но если старый друг о чем-то впервые в жизни меня попросил, надо сделать. До трех считаем – или сразу отпускать? У меня руки отвалятся – тебя держать…
Гаусгоффер отвел руки без всякого счета, Вебер как ни ловил равновесие – ноги под ним сложились, он зажмурился, не в силах просчитать падение.
– Видишь, Клеменс, на полу-то сидит? – констатировал Гаусгоффер. – Говорю, симулянт, Аланд зря не скажет. Посидим, пока он решит – встать ему или лечь. Руками-то уперся? Спина держит? Ползи к креслу, будем, как люди, сидя разговаривать.
Вебер молчал, его мотало, словно он летел с головокружительной высоты. От напряжения дрожали спина и руки, но почему-то от этой дрожи и напряжения силы не уходили, а прибывали.
– Вебер, ты слышишь меня?
Он не понимал, кого он слышит, чей это голос. Вроде бы, Гаусгоффера – так должно быть, а вроде бы, это кто-то другой его настойчиво окликает.
– Вебер, что ты сидишь? Сейчас войдет жена или сын, а ты тут расселся… И перед генералом на полу сидеть не полагается, ползи в кресло, не дрожи. Клеменс, посмотри, что его так затрясло? Я снам никогда не верил, может, черти на старости начали меня морочить… Живой он там? Вебер, хоть слово скажи.
– Господин генерал, не трогайте меня…
– Не трогать – так не трогать. Пей кофе, Клеменс. Отлично сварен.
Его пытались поднять, посадить и все-таки вернули на постель.
– Я тебе привет от Аланда передал, а дальше – как знаешь.
Ушли, переговариваясь, пожимая плечами. Простились с Анечкой. Она села рядом, встревоженная, спрашивала, о чем они говорили. Вебер вообще не был уверен, что они приходили, что все это не было сном. В теле все клокотало, бурлило, и трясло его по-настоящему.
– Тебе плохо, Рудик? Агнес позвать?
– Нет, мне надо побыть одному, Аня, не пускай никого. Я тебя очень прошу!
– Почему