был уже рядом, и он бросил машину на правую полосу и тут же съехал с основной дороги, с ревом переключившись на первую передачу.
– Ее кофемолка, – заговорил он, когда они свернули по Хэйвен налево. Вокруг было безлюдно, по заброшенным полям тянулись ряды виноградников – все, что осталось от тех времен, когда здесь был край виноделия. – Понимаешь, в этой истории кто-то что-то перепутал, – продолжал он. – Смотри, когда сегодня мне позвонила Грамотейка – в котором часу? В полдвенадцатого?
– Да, примерно.
– Так вот, когда она мне звонила, у нее работала кофемолка. Я ее включил на секунду на кухне, и безошибочно узнал звук. Грамотейка была у себя на кухне… ну, самое раннее в одиннадцать утра.
– А из больницы в Маунт-Шаста тете Мойре когда позвонили?
– Примерно в половине первого.
– А до Маунт-Шаста далеко?
– Миль пятьсот, не меньше. Это почти на границе с Орегоном, – отец покачал головой. – Должно быть, Мойра перепутала время. Если только Грамотейка сразу после разговора со мной не ринулась в Лос-Анджелесский аэропорт, где вскочила прямо в самолет, долетела без задержки и умерла, едва сойдя с трапа.
Дафна поняла одно: ее прабабушка никак не могла добраться до Шаста, однако каким-то образом старушке это удалось. Отец, она уверена, тоже это прекрасно понимал.
– Это она построила Калейдоскоп? – спросила Дафна.
– А, да. Не думаю, что она нанимала помощников. Но чертежи, как она рассказывала, рисовал ее отец. Я никогда его не видел, она называла его Просперо – так его прозвали.
– Просперо из «Бури»? Кем он был? В смысле, кем работал?
– У меня сложилось впечатление, что он был скрипачом.
– Как там в «Буре»? Про музыку, которая подкралась?
Отец вздохнул и процитировал: «Я, смерть отца оплакивая горько, сидел на берегу. Вдруг по волнам ко мне подкрались сладостные звуки».
Дафна знала, что ночью в постели ей станет страшно, но это будет потом, а сейчас, среди знакомых полей и дорог, когда на часах всего 3.30, она просто перевозбудилась, словно выпила одну за другой несколько порций кока-колы.
– Я же говорила, она была ведьмой!
– Нам она была хорошей матерью, – возразил отец. – Хотя, – добавил он, жестом остановив ее извинения, – похоже, что могла быть и немножко ведьмой.
Он свернул направо на улицу Футхилл, которая прежде называлась Шоссе 66 и где еще сохранилось множество мотелей пятидесятых годов. Сколько займет дорога по городу, нетрудно было предугадать, и Дафна уже знала, что дома они будут самое позднее в половине пятого. Отец добавил:
– Мне кажется, Грамотейка тоже покончила с собой.
Дафна не стала отвечать: он наверняка знал, что она тоже так думает.
Над головами прогрохотал еще один бомбардировщик времен Второй мировой войны. Должно быть, и здесь в горах что-то горело.
Завтра отец должен был вести занятие в летней школе Университета штата Калифорния в Сан-Бернардино по теме: «От Твена до современности», а еще его ждала стопка работ, которые