игрой ослабленного исчезновением Каролины разума.
Кто из них двоих – Клэрити или Лиз Харис – видел то, что было на самом деле?
Не зная, как получить ответ на мучающий ее вопрос, она решила сосредоточиться на том, что было куда важнее – на поисках дочери. Раз то, что притаилось рядом с ее сердцем – если оно, конечно, вообще существовало, – не убило ее и не причиняло ей боли, то об этом на время можно было забыть.
Полиция помочь Клэрити не могла – по их информации у нее и вовсе не было дочери. За «ложный» вызов ей грозил штраф… но это последнее, что ее сейчас волновало. А значит, рассчитывать приходилось только на себя.
Клэрити обошла всю округу, расспрашивая соседей про маленькую голубоглазую девочку, возможно, с игрушечным львенком в руках. Никто не видел ее – ни сегодня, ни когда-либо вообще. Даже мистер и миссис Скудри, которые неделю назад угощали Каролину с Лей свежеиспеченным ванильным печеньем. Клэрити направилась в ближайший парк. Заглядывала за каждый куст, и всякий раз ее сердце замирало. Как только она видела пустую землю, оно начинало биться снова.
О том, что означала избирательная забывчивость знакомых, она старалась не думать. Некоторые ответы пугают больше самих вопросов.
Клэрити чувствовала – ее дочка жива. Но где она и как ее найти?
Потерпев поражение, она вернулась домой – заплаканная, уставшая и совершенно опустошенная. Стерла расплывшийся макияж, смотрясь в большое зеркало в прихожей. Баночка с кремом выпала из ее рук, когда из глубины зеркала послышался незнакомый женский голос, прошелестевший:
– Клэрити…
Наверное, это последняя ступень перед сумасшествием – слышать голос, взывающий из зеркал.
Она вскрикнула, зажала ладонями уши. Все звуки окружающего мира исчезли, осталось лишь ее тяжелое дыхание. Клэрити все отступала и отступала назад, пока не наткнулась на тумбочку и едва не упала. Развернувшись, бросилась прочь из ванной и с грохотом захлопнула за собой дверь.
Странный шепот тут же прекратился, словно бы реальность разрезали огромным невидимым ножом, и ту ее часть, где чужой голос из зеркала звал Клэрити, отрезав, выбросили, смяли, уничтожили. Прислонившись спиной к стене, она слушала блаженную тишину – пока ноющая боль в груди не вернула ее к реальности.
Клэрити расстегнула блузку. Шрам – с мизинец длиной, белый и слегка выпуклый, никуда исчезать и не думал. Она обессиленно скользнула вниз по стене, обхватила голову руками.
Так ведь не может быть. Ты существуешь – молодая женщина, молодая мама, любишь свою дочь, едва не взрываешься от нежности и тех воздушных моментов счастья: первое прикосновение пухленькой маленькой ручки, первая улыбка, первые шаги, первое слово. Дети всегда растут очень быстро, и иногда ты ловишь себя на том, что хочешь поймать этот момент – ускользающий, как шелковая лента, остановить бешено вращающееся колесо времени. Ты наизусть помнишь каждые важные моменты, которые связывают только вас двоих, будто вы – два