занавеску, ощущения специфические. Из-за этого я не смыкаю глаз до утра.
Меня одолевают разные мысли. Я пытаюсь понять причину его страха ко мне. Всегда надо заботится о ближних своих, тем более о своем мужчине. Мне, конечно, глубоко наплевать, как натуре яркой и эмоциональной, но что-то связывает меня с ним, и я не могу игнорировать этот его психоз.
Мать свою я помню плохо. Вспоминаются только ее морщинистые руки и складки белого фартука. Она часто клала меня на колени и сидела, задумавшись, отложив рукоделие. Рождение мое было мучительно. Оно длилось несколько с лишним недель, потому что то не было материи для платья, то бусин для глаз было не найти, то убегало молоко на плите и про меня забывали на полдня. Сейчас я прихожу к выводу, что всему виной это красное платье.
Мама моя постоянно повторяла мне «Будь добра, будь ласкова с детьми. Следи за ними и охраняй их сон». Ей хотелось нарядить меня в светлое платьице с цветочками, легкое, радующее глаз. Я знала, что тогда бы и я была легка и светла, как весенний день. Каково же было мое удивление, когда она пришла с красным куском материи! Может быть, не было другой, или она почему-то передумала. «Ты будешь совсем как я в молодости», – объяснила она мне и выкроила ярко-красное платье. А когда одела меня в него, засмеялась, немного грустно и сказала: «Ну вот, теперь тебя никто не захочет купить».
Она набила меня опилками, смешанными с сушеными лепестками роз и фиалок. Наверно поэтому я теперь такая чувствительная.
Но меня купили. Однажды в наш магазинчик, где я лежала на полке среди других кукол, зашла женщина с двумя детьми: мальчиком лет трех и девочкой-подростком. Это и были Марина с Федей. Я поймала на себе взгляд черных глаз и поняла – вот оно! У нее были глубоко-черные глаза, как будто это такие большие расширенные зрачки. Она скривила губы в ухмылке, показала на меня пальцем и заявила:
– Я хочу эту куклу! В красном платье!
– Мариночка, ты ведь уже большая, зачем тебе кукла?
Марина презрительно помолчала, как будто не считая нужным отвечать на этот вопрос. Она жевала жвачку. Но потом все же сказала:
– Я буду носить ее с собой. Она будет моим талисманом.
Их мать обреченно кивнула. Моя мама взяла меня на руки, подмигнула, как будто говоря: «Помни, чему я тебя учила» и отдала Марине.
– Эта кукла, – сказала она, ласково улыбаясь глупому Феде: эта кукла волшебная. Она почти живая. Если вы будете себя хорошо вести, она будет тихонько помогать вам, незаметно, когда вы спите.
– Ясно, – сказала Марина. Я ощущала с замиранием сердца какую-то новую, неизвестную мне энергию, которая била в ней ключом.
Мы вышли на улицу, я чувствовала, как острые Маринины ногти впиваются в мой бок.
Утром в комнату вошла мать Феди. Она всегда будила его с утра, в будние дни. Первым делом он кинул испуганный взгляд в мою сторону. Я улыбнулась во весь рот и он, наверно, обрадовался тому, что я не смогла отцепиться.
Когда