с ранней весны и вплоть до первого снега мы ели всякую зелень: «барашки» (или «баранчики») – круглые семена какой-то травы, напоминающие по форме баранки, лебеду, крапиву, варили из них суп.
Брат Павел (он на шесть лет старше меня) ходил в школу и помогал учиться шестилетнему Виктору, а заодно обучал и меня. Братья писали на тетрадках, сшитых из газет, между строчками – благо газет было достаточно.
Первые слова я написал на покрытых инеем и льдом оконных стеклах – «протаял» буквы пальцем. Сначала научился писать свое имя справа налево – так же, как видел буквы, сидя с противоположной от братьев стороны стола.
Никаких игрушек, конечно, не было.
К четырем годам я выучился читать достаточно бойко и мог часами заниматься этим интересным делом – читал все, что можно, прежде всего учебники брата и газеты, извлекая из них любые крохи информации об окружающем мире. Братья старались мне в этом помогать, объясняли незнакомые слова и сами тоже попутно разбирались в них, иногда спорили, как надо понимать то или иное слово.
Хорошо иметь старших братьев!
Маме некогда было нас обихаживать, и сил у нее после работы не оставалось. Все заботы доставались брату Павлу, он уже в детстве проявил себя человеком самостоятельным и ответственным.
После войны он сумел получить полноценное образование – закончил вечернюю школу, потом вечернее отделение института МАТИ (авиационно-технологического). Его трудовая деятельность шла параллельно – сначала, еще в детстве, как и многие в те послевоенные годы, он был учеником фрезеровщика, но уже годам к двадцати – бригадиром, мастером участка, затем мастером цеха. Он прошел все уровни профессионального мастерства и в итоге стал квалифицированным и опытным инженером.
Несколько лет он был «секретным» человеком, поскольку возглавлял цех по сборке многоразового космического корабля «Буран», совершившего свой единственный триумфальный полет.
К сожалению, отлаженная с таким трудом и прекрасно работающая система, соединявшая ученых и производственников, усилиями самодуров-недоумков из тогдашнего правительства разрушилась, почти все ученые и инженеры ушли кто куда, а единственный оставшийся «Буран» выставлен в качестве аттракциона в парке им. Горького.
Начиная с осени, когда быстро становилось темно, жизнь в избе проходила при свете ламп, которые заправлялись не керосином, а лигроином – более легковоспламеняющейся фракцией перегонки нефти.
Откуда доставался лигроин, мне неизвестно, но эта особенность освещения едва не закончилась трагически. Однажды мама попросила меня перенести лампу из кухни в комнату. Мне показалось, что в кухне без лампы будет темно, и я решил разжечь другую лампу, стоящую рядом, снял с нее стекло, наклонил к горящей лампе, пытаясь поджечь фитиль. Но головка этой лампы была не ввинчена, а просто вставлена в лампу, поэтому она выпала, лигроин вылился, вспыхнул, и пламя охватило меня.
Вспышку